в углу тюремный надзиратель пересекся взглядом с Санъюном и неуклюже улыбнулся. Послышался стук шагов, лязг открываемой двери, и в комнату ввели закованного в наручники Чхольвона. Всего за несколько дней он, и без того худой, высох еще больше. Вид у него был подавленный: казалось, что он на все махнул рукой – шел, потому что тянули, сел, потому что усадили. При его появлении Санъюн привстал, потом снова уселся на место и посмотрел на надзирателя. Под взглядом инспектора тот отступил на несколько шагов назад.

– Господин Пак!

Чхольвон не поднимал головы.

– Я пришел, чтобы уточнить у вас кое-что.

Снова никакой реакции. Казалось, его неподвижность кричала: «Я же во всем признался, приму любое наказание; прошу об одном – оставьте меня в покое!»

– Почему вы сказали, что в сейфе ничего, кроме бумаг, не было?

Плечи техника вздрогнули, он медленно поднял голову. Казалось, что сейчас раздастся скрежет, как при вращении старой ржавой шестеренки.

– Я же вам уже говорил…

– Да, вы согласились со всеми пунктами обвинения. Смысла врать вам не было – и все же соврали. Зачем?

– Я… я просто неправильно выразился.

– Нет, просто вы знали это только со слов Со Хеын, так ведь?

Услышав ее имя, лицо Чхольвона побелело. Кровь отхлынула у него от головы; казалось, он сейчас потеряет сознание. Но Санъюн твердо решил поставить точку здесь и сейчас. Он перережет эту нитку, дергая за которую управляли исковерканной жизнью когда-то оступившегося человека.

– Мы исходили из того, что двадцатого августа вы сняли оборудование в доме профессора Чхве, а двадцать первого забрались к нему снова и совершили убийство. Однако это не соответствует действительности – ведь двадцатого числа в дом профессора пришла госпожа Со Хеын. И убила его именно она, причем в тот же день, то есть двадцатого августа.

Зрачки Пак Чхольвона закатились, обнажив белки. Веки его дрожали, нижняя губа прикушена, будто это могло ему помочь не проронить ни слова.

– Мы тщательно изучили видео с камеры перед домом Чхве Чжинтхэ. Анализ походок показал, что двадцатого числа к профессору приходили не вы. Соответственно, остается только Со Хеын. Сейчас мы проверяем ее алиби на этот день.

«Которого у нее очевидным образом не будет». На 21-е число у нее был запланирован отвлекающий маневр, а 20-го она под видом Пак Чхольвона пробирается в дом Чхве Чжинтхэ, снимает там видеонаблюдение и нападает на профессора. Рост можно визуально немного увеличить, если вложить в обувь дополнительные стельки. Как демонтировать камеры, ей, очевидно, рассказал Чхольвон.

И тут по роковому стечению обстоятельств Хеын обнаруживает, что профессор сам убил свою жену. Быстро оценив ситуацию, она решает обставить дело так, будто оба убийства были совершены 21-го. На следующий день сама она ложится на обследование, а Пак Чхольвон приходит в профессорский дом, где уже лежат два трупа, заказывает и получает куриный суп по доставке, после чего идет на встречу с другом и дальше уже все время проводит с ним. Таким образом оба они обеспечивают себе алиби на 21-е число, когда якобы и произошло убийство.

– Вы решили до самого конца искупать вину перед человеком, чью жизнь вы когда-то разрушили, – вплоть до того, что взяли на себя ответственность за чужое преступление. Такой подход я не разделяю, но, по крайней мере, могу понять. Но вот что странно: с чего вдруг понадобилось убивать Юн Чжондо?

– Об этом я тоже говорил. И насчет Чхве Чжинтхэ – его убил я, а не…

– Из-за меня? – Дослушивать Чхольвона инспектор не стал. Техник изумленно вытаращил глаза. – Точнее говоря, из-за того, что я стал вас подозревать?

Пак Чхольвон, который только что собирался отрицать причастность Хеын к убийству, захлопнул рот. Его губы посинели так, что инспектор даже запереживал. Хорошо еще, что Чхольвона держали наручники.

– В ходе расследования мы узнали от Юн Чжондо, что вы сами попросились обслуживать дом Чхве Чжинтхэ. Это шло вразрез с вашими показаниями. Что ж, отношения между вами были приятельскими, и Чжондо сам вас об этом предупредил. Понятно, что, ухватившись за эту зацепку, полиция точно бы начала раскручивать, не было ли у вас какого-то конфликта с профессором. Вы, наверное, опасались, что в процессе могло ненароком всплыть и имя Со Хеын, которая была приемной дочкой в этой семье и от которой потом отказались. И пока до этого не дошло, вы решили убийством Чжондо переключить внимание на себя, так? На допросе вы показали, что убили Юн Чжондо потому, что он тоже был ассистентом и оперировал без лицензии. Простите, но со временем тут явная нестыковка – вы на тот момент уже давно были с ним в приятельских отношениях.

Санъюн не ошибался. Как только Юн позвонил Пак Чхольвону и сообщил, что полиция проявляет к технику интерес, тот решил убить своего приятеля, чтобы оперативники начали заниматься им. Версия «убил, потому что он тоже пи-эй» никого не обманет. Ведь Чхольвон даже и не пытался скрыть, что это он преступник: делая все словно напоказ, тело убитого не прятал, оставил как есть, убийство совершил прямо под камерой, хотя лучше других знал, где она установлена. Он словно специально выныривал на поверхность, заслоняя собой Со Хеын и позволяя ей залечь на дно.

– Я здесь не для того, чтобы добиваться от вас официальных признаний, – доказательств ее вины и без вас будет собрано более чем достаточно. Я пришел сюда, потому что хотел вам кое-что рассказать.

Чхольвон поднял голову.

– Вы пошли на это дело, чтобы оплатить лечение Хиэ?

Техник ничего не сказал, но его взгляд, дрожащие веки и побледневшая кожа ответили вместо него.

– Вот только известно ли вам, что когда Со Хеын уходила из семьи, то забрала с собой все деньги, что были в доме? Ушла, бросив родную дочь без средств к существованию… Особой любви к своему ребенку у этой женщины не было никогда.

Чхольвон сидел с раскрытым ртом, только и делая, что моргая. При этом не бросался все опровергать – мол, быть этого не может. То, что рассказал ему Санъюн, он не знал, но, скорее всего, какие-то смутные догадки на этот счет у него были: видимо, он подсознательно допускал, что она на такое способна.

– Нами установлено, что плату за операцию ее дочери Хиэ внесли вы. Почему вы это сделали?

Чхольвон не шелохнулся, но по его лицу пробежала волна от предчувствия предательства. Старая, изношенная веревка, за которую его дергали, словно марионетку, наконец с треском порвалась. Его напряженные плечи бессильно обмякли.

– Вы говорили, что убили