Но в воспоминаниях Короленко есть опровержение этой догадки. Сидя за шахматной доской с одним из сыновей Толстого, он вдруг почувствовал на себе его взгляд, настолько пристальный и упорный, что ему, Короленко, тоже сделалось жутко.

Очевидно, это было у Толстого привычкой. Ничего “диковинного” в Короленко во всяком случае не было» (Адамович Г. Table talk <I> // Новый журнал. 1961. 64. С. 107).

…Мережковский… шел к «Иисусу Неизвестному» через все свои прежние построения и увлечения, издалека глядя в него, как в завершение и цель… – «Иисус Неизвестный» задумывался завершением трилогии под общим названием «Тайна трех»; книги «Египет и Вавилон» и «Атлантида-Европа» рассматривались Мережковским как подступы к основной теме, а «Иисус Неизвестный» – как главная книга. Отдельные фрагменты книги первоначально публиковались в эмигрантских журналах (Числа. 1931. 5. С. 162–176; Современные записки. 1932. 48. С. 274–294; 1933. 53. С. 262–287), целиком книга вышла в серии «Русская библиотека» (кн. 36 и 37), издававшейся Сербской академией наук в Белграде: т. 1 в 1932 году, т. 2 в двух частях – в 1933–1934 годах.

…один из его последних зигзагов: наполеоновский… – Имеется в виду не входившая ни в одну из обычных для Мережковского трилогий книга «Наполеон», главы которой печатались в журналах (Новый корабль. 1927. 2. С. 7–19; Современные записки. 1928. 34. С. 226–259; 35. С. 243–289), а затем она была опубликована целиком в двух томах (Белград, 1929).

«одуванчики у ног» – По всей вероятности, Адамович по памяти цитирует строки из описания горы Вифсаидской: «рдели у ног Иисуса цветы анемонов» (Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 2. Ч. II. Гл. 10. XXI).

«Что я делал на земле? Читал Евангелие» — вольный пересказ рассуждения Мережковского о Евангелии: «Маленькая книжечка <…> зачитало ее человечество, и, может быть, так не скажет, как я: “Что положить со мной во гроб? Ее. С чем я встану из гроба? С нею. Что я делал на земле? Ее читал”» (Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 1. Ч. I. Гл. 1. IV).

…скудость откликов на последние свои книги… – Обзор критических отзывов на книги Мережковского эмигрантского периода см.: Коростелев О. А. Философская трилогия Д. С. Мережковского // Мережковский Д. С. Собрание сочинений. Лица святых от Иисуса к нам. М.: Республика, 1997. С. 360–365; Коростелев О. А. Главная трилогия Д. С. Мережковского // Мережковский Д. С. Собрание сочинений. Тайна Трех. М.: Республика, 1999. С. 603–606; Коростелев О. А. Мережковский Дмитрий Сергеевич: «Рождение богов: Тутанкамон на Крите», «Мессия» // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918–1940). Т. 3. Ч. II. – М.: ИНИОН, 1999. С. 163–165, 169–171.

«Мало кто из русских писателей принял в душу свою столько печали, как он» – Адамович по памяти приводит запись о Мережковском из первого короба «Опавших листьев». У Розанова: «Я думаю, из писателей, писавших в России (нельзя сказать “из русских писателей”), было мало принявших в душу столько печали» (Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 190).

«Стиль – это человек» – выражение французского естествоиспытателя Жоржа Луи Леклерка Бюффона (1707–1788) из «Рассуждения о стиле», произнесенного в 1753 году при избрании его в члены французской Академии.

«Ум ищет божества, а сердце не находит» — из стихотворения Пушкина «Безверие» (1817).

…рассказывает он о том, как Иисус выгнал торговцев из храма, как извивался в руках его хлыст… – Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 2. Ч. II. Гл. 2. XV.

«О, если бы знать, что бич Господень ударил по лицу хоть одного из них, какая это была бы отрада!» – Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 2. Ч. II. Гл. 2. X.

…поразившие Толстого слова значатся в священном тексте… – «Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5, 39).

«есть упоение в бою» — из трагедии Пушкина «Пир во время чумы» (1830).

«благочестивых мошенниках и глупцах, о всех, кто ударившему их в правую щеку подставляет другую, не свою, а чужую» – Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 2. Ч. II. Гл. 3. X.

…частное письмо… о «белых платьицах, из которых скоро вырастают» — Имеется в виду письмо за подписью «В. 3-цкий», опубликованное Розановым с комментариями в его книге «Темный лик»: «Милая служба заутрени под светлый праздник – для меня она нераздельна с белыми девичьими платьицами, из которых так скоро вырастают» (Розанов В. Темный лик. Метафизика христианства. СПб., 1911. С. 107).

«кощунственен и нелеп» – Адамович по памяти приводит оценку Мережковским слов Цельса об Иисусе: «Эти страшные слова <…> они даже не кощунство для верующих, а просто глупость» (Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 1. Ч. I. Гл. 1. XIII).

«Величайший в мире так обманул Себя, как никто никогда не обманывал» — Адамович неточно цитирует Мережковского, в свою очередь цитирующего Ренана и Штапфера: «Как бы то ни было, “великий Очарователь”, – тоже любимое слово Ренана, – “пал жертвой святого безумия”; Себя погубил и мира не спас; Себя и мир обманул, как никто никогда не обманывал» (Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. Т. 1. Ч. I. Гл. 1. XI).

«внимать арфе серафима» — измененная цитата из стихотворения Пушкина «В часы забав иль праздной скуки…» (1830). У Пушкина: «И внемлет арфе Серафима ⁄ В священном ужасе поэт».

…в книгах эмигрантского периода ценного меньше… – Адамович выражает наиболее распространенную в эмиграции точку зрения. Однако встречались и противоположные мнения. Например, Б. К. Зайцев считал: «И как писатель, и духовно Мережковский рос непрерывно. Последние произведения его очень остры и гораздо глубже ранних» (Зайцев Б. К. Дни: Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии. М., 2000. С. 193).

«вечным расставанием» — так в первом коробе «Опавших листьев» (1913) Розанов расставался с «позитивистом» (Розанов В. Сумерки просвещения. М., 1990. С. 414).

…Однажды Мережковский с явным сочувствием сказал о Чаадаеве, что это был первый русский эмигрант… – Мережковский еще в дореволюционных работах неоднократно подчеркивал всемирность Чаадаева. См., например, в его статье «Чаадаев» (1915): «Всемирность – вот главная и, в сущности, единственная мысль Чаадаева <…> Не поняв этого, ничего нельзя понять в Чаадаеве <…> “Моя Европа” – этого никто из русских и, может быть, даже из европейцев не говорил так, как Чаадаев».

…Блок… записал в дневнике, что после одного собрания ему хотелось поцеловать Мережковскому руку: за то, что он царь «над всеми Адриановыми» — Адамович неточно цитирует фразу не из дневника Блока, а из его письма к В. Н. Княжнину (Ивойлову)