Штернберг встал над погибшим, опустив оружие. А Хайнца продрал такой ужас, что земля качнулась под ногами. Сначала старики на капище, теперь ещё и это… Кто его вообще так? Собака? Волк? Не дай бог, здесь, ко всему прочему, ещё и волки водятся…

Штернберг коснулся ладонью плеча мертвеца и сразу отдёрнул руку, не то с брезгливостью, не то со страхом.

— Санкта Мария, райские кущи и адская бездна, — по-книжному затейливо выразился он в христианском ключе и добавил что-то языческое: — Сожги меня Первосолнце…

— Оберштурмбанфюрер, разрешите вопрос, — не выдержал перепуганный Хайнц.

— Если б я ещё знал на него ответ, — отмахнулся Штернберг и вновь склонился над трупом. — Ведь чертовщина же какая-то жуткая, — добавил он себе под нос. — Впервые вижу, чтобы зверь не оставлял ментального отпечатка… К тому же эти сюда даже не сунулись, вот что интересно. Посмотреть посмотрели, а подойти побоялись…

— Кто такие «эти», вконец перепутался Хайнц.

— Надеюсь, вам не доведётся этого узнать. Давайте-ка убираться отсюда, и поживее, пока нас не заметили.

Штернберг поднял чемодан, сделал пару шагов, но внезапно дёрнулся, будто его ударили по спине.

— Ах ты, проклятие, только этого ещё не… Ложись, дурак! — Он кинулся к Хайнцу, отшвырнул его, как котёнка, — и, падая, Хайнц услышал короткий и резкий свистящий звук, оборвавшийся тупым щелчком, и в следующее мгновение увидел, что офицер с перекошенным лицом схватился за какую-то короткую палку, вроде дротика, торчавшую из его плеча чуть повыше алой повязки со свастикой. Все сомнения Хайнца вмиг смыло горячей волной отчаянной злости: сволочи, командира ранили! Длинной очередью из бившегося в плечо автомата Хайнц прошил тьму ельника и, уловив там какое-то движение, вновь открыл бешеный огонь, не жалея патронов. Человек, мелькнувший среди тяжёлых мохнатых ветвей, даже не думал отстреливаться и, судя по всему, немедленно обратился в паническое бегство. Если верить мимолётному зрительному впечатлению, он носил диковинный головной убор в виде примятого конуса; Хайнц запоздало сообразил, что эта непривычная глазу деталь одежды была остроконечным капюшоном, и вообще, метатель дротиков обряжен был даже не в гражданское, а в какой-то дурацкий карнавальный костюм, вроде женского платья. Хайнц, бросившийся было в погоню, в замешательстве остановился, опустил дымящийся ствол автомата и неуверенно сказал в сторону ощетинившегося ельника:

— Гадина. Ну и катись, клоун дерьмовый…

Хайнц обернулся и увидел, как Штернберг, подхватив чемодан, поспешной, но шаткой походкой идёт к лесу. Хайнц перезарядил автомат и тоже отступил в тень деревьев, не отводя взгляда от противоположного края поля: боялся, что стреляющий дротиками снайпер в капюшоне, кто бы он ни был, может возвратиться и привести серьёзное подкрепление.

За первым же деревом офицер, привалившись спиной к стволу, осел на землю. Взялся обеими руками за торчавший из плеча дротик и, жутко скалясь и судорожно запрокидывая голову, с глухим рычанием выдрал его из себя. Предмет оказался короткой, меньше полуметра, толстой стрелой без оперения, с грубым четырёхгранным наконечником, маслянисто блестевшим от крови. Штернберг отбросил эту штуковину и какое-то время сидел без движения, болезненно зажмурившись, зажимая рану ладонью. Его лицо, с росою пота над верхней губой, было белее крахмального воротника сорочки. Хайнц стоял рядом, беспомощно озираясь: у него при себе даже не было медицинского пакета.

— Чемодан открой, — вполголоса сказал Штернберг.

Хайнц замешкался.

— Не заперт, — ответил на его мысль офицер.

Помимо сложного замка на чемодане имелись обычные защёлки. В боковом отделении лежали какие-то папки, плоская коньячная бутылка, футляр для очков и аптечка. Пока Хайнц копошился, раздирая бумажную упаковку бинтов, Штернберг, тихо постанывая сквозь зубы, выбрался из обмундирования, как из доспехов, — и удивительно было видеть среди холодной снежной белизны тёплую золотистую бледность человеческого тела и горячие багрово-красные потёки от обильно кровоточившей раны, широким пятном отпечатавшейся на рукаве наполовину снятой рубашки.

Хайнц бросился помогать офицеру перевязывать рану, но тот остался крайне недоволен его суетливыми стараниями.

— Туже накладывай повязку. Туже, я сказал. Тьфу, ну что ты, чёрт возьми, делаешь, дай сюда…

Наматывая слой за слоем поверх быстро проступающего сквозь марлю красного пятна, Штернберг наставительно изрёк:

— Солдат без индивидуального медицинского пакета — это я просто не знаю что. Записной самоубийца.

«Вы же сами сказали только оружие взять», — оскорблено подумал Хайнц.

— А собственной головы на плечах нет? — ядовито поинтересовался офицер. Влезши кое-как обратно в китель и шинель, он здоровой рукой притянул к себе распахнутый чемодан, достал тёмную бутылку, крепко зажал её между коленей, выковырял кинжалом пробку и надолго присосался к горлышку, двигая острым кадыком. Хайнц от такого зрелища совершенно обалдел: нет, ну нашёл, в самом деле, время и место коньячиной накачиваться. С минуты на минуту может вернуться тот стрелок с подкреплением, а он тут расселся…

— Они больше не придут, — сообщил Штернберг, оторвавшись от бутылки. — Ты их своей беспорядочной пальбой напугал до недержания. Я серьёзно. Они ж никогда ничего подобного не видели.

«Чем изгаляться, лучше бы объяснили, кто они вообще такие», — мрачно подумал Хайнц.

— Наёмники или вроде того, — сразу откликнулся Штернберг. — Не исключено, разбойники. Сознание у них темнее гнилого погреба, читать их очень тяжело, так что ничего более определённого сказать не могу… Хорошо хоть в артерию не попали. Это надо отпраздновать, — и снова приник губами к бутылке.

«Читать», — мысленно повторил Хайнц. Читать кого-то. Вот как это называется. Как он легко об этом… «Разбойники». Он имеет в виду мародёров? Хайнц внимательно поглядел на валявшуюся в снегу окровавленную стрелу.

— Это арбалетный болт, — объяснил Штернберг. — Такая штука со ста шагов пробивала любые доспехи. Стой мы ближе, насквозь бы прошло…

Почему арбалетный, тупо удивился Хайнц.

— Потому что стреляли из арбалета, — насмешливо пояснил офицер. — Такая средневековая винтовка. Вас в школе вообще учили чему-нибудь, кроме распевания «Хорста Весселя»? Ты сам-то читал книги, кроме повестушек про юность фюрера? Ещё писателем хочешь быть…

Даже это помнит, рассердился Хайнц.

— Так это был самый настоящий старинный арбалетчик? — помолчав, растерянно произнёс он, в очередной раз проваливаясь по горло в ужас: это что же получается, мы прямиком в Средневековье угодили? «Временные аномалии»… И как теперь назад?

— Так же, как сюда шли.

Кажется, его паника порядком позабавила оккультиста, или же коньяк, выхлестанный на голодный желудок, уже давал офицеру себя знать. Широко улыбаясь и разрумянившись от выпивки, Штернберг глядел на Хайнца с насмешливым сочувствием.