Он ее проигнорировал. Варвары уже подступали к цели с обеих сторон.

Космический бой никогда не заканчивался быстрым отступлением одного из противников. Из-за асимметричной информации монадическая передача становилась рискованной. Бегущий не знал точных координат своего преследователя, так что тот мог подойти оттуда, откуда желал – из-за спины, – готовый открыть огонь. Но не в этот раз. Как и у всех Кораблей Урбса, оболочка «Транзитории» была сделана из высокорезистентного сплава, а не изо льда и камня. Волна жары и энергии с размаху захлестнула корабли варваров. Кометы покраснели – цветом они были лишь чуть темнее адского пламени, на фоне которого разворачивалась битва, – и исчезли менее, чем за полсекунды.

«Транзитория» с раскаленной добела оболочкой рванулась в сторону, как падающая звезда, выброшенная из пылающей атмосферы, и словно озаренная ореолом безоговорочной победы. Ее толстая обшивка, созданная, чтобы противостоять устрашающим условиям безвоздушного пространства, практически не изменившаяся за тысячелетия, местами расплавилась, и несколько чешуек спаялось друг с другом. Борт украшала огромная вмятина с краями из порванного металла. Внутренняя структура тоже перенесла немало сбоев: часть псевдо-нервной системы, составленная из взаимосвязанных узелков процессов, попросту вышла из строя.

Но все это не имело значения. Каждая душа в составном сознании успела десять раз предвосхитить гибель противника.

Отон чувствовал, как под самыми глубинными пластами его сознания начинает шевелиться чудовище. Он не убивал. По крайней мере, не прямо. Это за него сделала звезда. Он не убивал, и все же ужасное возмездие его хюбриса[59] неминуемо обрушится на него. Нерешительным шагом Отон сошел с трона и растерянно поглядел на Рутилия и Аттика – сбитых с толку и дрожащих при мысли о том, что с ним сейчас будет. Ведь они знали. На секунду он взмахнул руками, как будто теряя равновесие, его огромные, массивные пальцы на ощупь отыскали кабель, подсоединяющий его к составному сознанию. Одним резким жестом Отон вырвал его. Отсек себя от составного создания. Он не собирался ни с кем делить эту ношу.

И оно хлынуло на него, словно заливая его разум жидким свинцом, расплавляя механизмы его сложно устроенного мозга, раскаляя добела каждую частичку его сознания. Огромная каменная статуя закричала.

Не прерываясь, не переводя дыхание, он выл от страдания, которое доставило ему убийство, и от непереносимой боли, которой его наказывали Узы, и от разрушения, которому он сам подверг свое «я», уничтожив разумных существ. Он кричал долго, и Корабль наполнился эхом его боли. А когда крик прекратился, глаза Отона закатились, он рухнул наземь и лежал, словно парализованный. Никто не осмелился подойти к его каменному телу.

Вокруг Плавтины мир размылся, а ускорением ее вдавило в единственное кресло маленькой спасательной капсулы. Нервная энергия, которая поддерживала ее в движении, разом иссякла, оставив ее в пустоте, и руки опустились.

Вибрация прекратилась, и сила притяжения исчезла. Несколько мгновений она чувствовала, что падает, и ее тошнило, пока внутреннее ухо не приспособилось. Ее капсула миновала слои обшивки, защищающей прежде жаркое, а теперь опустошенное сердце Корабля. Плавтина оглянулась вокруг. Ничего похожего на иллюминатор, однако часть стенки капсулы была покрыта экранами и интерфейсами. Она провела по ним мыслью, не вызвав отклика. Здесь не было программной системы. Аппарат, созданный для того, чтобы прятаться, обходился без присутствия ноэмов. Плавтина готова была поспорить, что ни одна кроха тепла внутри капсулы не сможет просочиться наружу. Враги, о которых она ничего не знала, никогда ее не найдут. Да и никто, впрочем, не найдет. Скорее всего, она здесь и погибнет в одиночестве, и ее удобное кресло станет могилой. Она хотела было подняться, изучить технику, которой располагала, но даже не шевельнула рукой. Она устала. Сейчас лучше было сползти обратно в кресло.

Так она и оставалась между сном и явью, уставившись прямо перед собой. В воздухе слышался только легкий гул механизмов спасательной капсулы, он ее убаюкивал. Сон стучался в двери ее сознания, просачивался на поверхность разума, но она всякий раз встряхивалась. Если теперь она заснет, то больше не проснется, нашептывала ей какая-то часть ее самой. Другая же пожимала плечами и грустно улыбалась: а какая теперь разница? Она находилась так далеко – и в пространственном, и во временном смысле – от всего, что она знала, она была так безнадежно одинока…

Кабина вдруг загудела, как колокол, от глухого удара, раздавшегося в тесном пространстве ее тюрьмы. Ее тряхнуло, еще и еще. Шаттл к чему-то пришвартовали. А она-то боялась, что навсегда исчезнет в пустоте… Стыковка длилась долго, и Плавтина не двигалась. Она не осмеливалась сделать ни малейшего жеста, даже когда капсулу куда-то потянули на тросе. В любом случае ей нечем было себя защитить. Значит, лучше не привлекать к себе внимания.

После множества постукиваний и поскрипываний ее тело вновь ощутило силу тяжести, и она почувствовала, что ее перевернутые вверх дном органы наконец вернулись на место. Капсула где-то приземлилась.

Она поколебалась, подождала еще несколько секунд, прислушиваясь. Свет погас. Снаружи кто-то или что-то перехватило управление капсулой. Плавтина подавила страх, начинавший разгораться в ее душе, сосредоточилась, потянулась разумом наружу. Ее восприятие превратилось в тонкую, напряженную, дрожащую ложноножку, ощупывающую все вокруг. Она и в самом деле что-то услышала – какой-то приглушенный гул. Сперва она не поняла, с чем имеет дело. Эта сущность не имела ничего общего с программной экосистемой старой Плавтины, до того, как ее захватил вирус, – связным потоком, морем, движимым единственным мощным течением, множественным образом единственной фундаментальной личности. Здесь, без всякого сомнения, речь тоже шла о ноэмах, связанных со своим Разумах. Но тут – никакого порядка, беспорядочная толпа, ураган, колышущий деревья в лесу из стороны в сторону, за которым наблюдаешь из-за накрепко закрытых окон. Жаркие джунгли, кишение организмов, связанных между собой, но автономных, каждый из которых занимался своими делами, словно его собратья не имели никакого значения. У нее не было доступа к этим джунглям, и она чувствовала себя, будто ребенок, слушающий крики взрослых в соседней комнате. Ей стало интересно: не потому ли это, что ее капсулу заключили в электромагнитную клетку.

Прошло десять минут. Вернулось оцепенение. Время в неподвижности растягивалось, а потом и вовсе исчезло в полумраке собственной усталости.

Резкий шум вывел ее из ступора, живот прихватило от страха. У стены слева, меньше, чем в метре от кресла, в котором она свернулась калачиком, послышался долгий лязг, с которым железо терзало железно. Появилась сверкающая точка в россыпи искр, удлинилась, превратилась в длинную вертикальную полосу, которая начала округляться, когда стала ростом с человека.