Но если какой-то клочок реальности все же проник сюда, это значило, что он еще не потерял всякой связи с внешним миром.

– Отон, вернитесь.

Он со стоном соединил нити прошлого и настоящего. Как любой Разум, оказавшийся перед неразрешимой дилеммой, он спрятался в собственном концептуальном мирке. В глубине души всякий ноэм желал раствориться в этом потустороннем мире, эстетически и интеллектуально совершенном. Отон сейчас проснется, вернется на арену, где разыгрывается реальность, но искушение сбежать сюда останется, и в любой момент сможет охватить его снова. Если бы он мог избавиться от зависимости, связывающей его с физическими телами… Если бы мог переждать некоторое время – скажем, до термической смерти галактики, и потом нашел способ достигнуть почти неизменного состояния… Тогда он мог бы…

– Отон, хозяин. Вы нам нужны. Вернитесь.

Он ощутил знакомое присутствие. Различил мысленную структуру, напоминающую его собственную. Рутилий. Один из его спутников. Часть его самого. В прошлом. Сейчас уже нет. Его лейтенанты давно уже обзавелись собственной индивидуальностью. Время, сказал себе Отон, приводит к изменениям куда большим, чем расстояние.

Однако оставалось послевкусие тождественности. Рутилий и Аттик всегда отчасти будут упрощенными проекциями его собственного разума. Каждый представлял собой выбор между множественными парадоксами, составлявшими личность Отона. И потому он видел их насквозь. Например, Рутилий боялся, что ему придется выполнять, пусть и временно, командные обязанности, которые ему были не по силам.

Распростертый на троне, посреди храма, прославляющего его величие, словно пьяный король из давно ушедшей эпохи, Отон решил открыть глаза. Вокруг него провода, которые должны были связывать его с Кораблем – его собственная версия онейротрона, – свисали с потолка жалкими и бесполезными лианами. Он чувствовал окружающий его гул вычислительной жизни, и это его успокоило.

Его помощник – бледный массивный автомат с выцветше-голубыми глазами на невыразительном лице – заботливо склонился над ним. Аттик стоял за ним, положив своему собрату руку на плечо. Вокруг собралась небольшая толпа деймонов, наблюдая с обеспокоенными минами, но не осмеливаясь подойти слишком близко, как будто поразивший Отона недуг был заразным.

Он встряхнулся. Его члены работали почти как надо, и все же не совсем. Они были как будто ватные.

– Как долго?

– Три дня, – тихо ответил Аттик.

– Так много! А варвары?

– Уничтожены.

Он поднялся, держась за голову.

– Клянусь Концептом… Мы победили.

Атмосфера изменилась. Хозяин и в самом деле вернулся. Но выражение лица Рутилия оставалось суровым и нахмуренным.

– Как вы себя чувствуете?

– Мои глубинные структуры не задеты.

Остальные испустили вздох облегчения. Такое испытание могло бы разрушить его разум, расцепить базовые логические сочленения, сделать Отона развоплощенным призраком, не способным ни решать, ни действовать, безвольно плывущим над водой. Сознанием, подвешенным над математической бездной, душой, потерянной в созерцании самой себя. Но думать так означало не знать Отона. Он был создан для войны. Он мог растянуть Узы до таких пределов, до которых ни один Разум не осмелился бы дойти. Но теперь он долго такого не повторит.

– А как «Транзитория»?

– Мы безвозвратно потеряли тридцать две души, – выдохнул Рутилий с ноткой упрека в голосе.

Среди тысяч ноэмов, обитающих на Корабле, антропоморфные старшие деймоны составляли довольно маленькую группку. Их стало еще меньше после отлета с Кси Боотис, когда Фотида потребовала, чтобы Отон оставил свой контингент на планете людопсов.

И все-таки – тридцать два. Тела, лишенные сознания, души которых бродят в чистилище и уже не вернутся оттуда. А раненых, потерянных не «безвозвратно», наверное, в десять раз больше…

– Друзья, – проговорил он медленно. – Мы живы, а наши враги мертвы. Такое произошло в первый раз за всю историю эпантропической сферы. Что же до погибших, мы можем их перезапустить.

– Но они уже не будут теми, кем были, – возразил Аттик.

– Это правда.

Он ничего больше не добавил, переждал неловкую паузу. Значит, Корабль поврежден. Отон схватил провод онейротрона и позволил составному сознанию себя захватить, вновь ощущая, как его восприятие возносится на головокружительный уровень. Разум Отона помчался по запутанному сочленению коридоров и балок, станков и защитных экранов, прошелся по сети восприятия, опутавшей каждую частичку гигантского Корабля, ощупал каждый уголок, каждую прореху. Сенсориум «Транзитории» показывал ему зияющие дыры там, где враги пропороли обшивку и уничтожили хрупкий механизм обнаружения, опутывавший его, словно нервы – организм животного. Слепые зоны в конструкции, которая прежде была его собственным телом. Для него это стало ударом. На тех участках, где броню разворотило, его решение нырнуть в обжигающую тропосферу звезды сказалось сильнее всего: там образовались некрозы, в которых все расплавилось и слилось в одно целое. Отон задержался там, где прежде был питомник полубиологических организмов. Несколько десятилетий работы уничтожено одним точным ударом.

Ненависть буравила его разум. Каждый Корабль был отдельным миром, старинным и сказочно богатым. Варвары, эта орда недолговечных созданий, напоминали вандалов докосмической эпохи, крестьян, которые таскали камни из Акрополя, чтобы делать из них известь.

– Ремонт, – сказал Рутилий, – займет по меньшей мере несколько недель.

Отон с сожалением покинул составное сознание и вернулся в физический мир.

– Кто вам сказал, что у нас есть несколько недель?

Деймоны обменялись взглядом, который Отону не понравился.

– Я не понимаю, отчего такая срочность, – проговорил Аттик. – Мне кажется, что продвигаться вперед со структурными повреждениями – лучший способ погибнуть в первом же столкновении.

В голосе его прозвучал вызов ровно настолько, чтобы спровоцировать Отона, но не настолько, чтобы показалось, будто его лейтенант бунтует. Аттик с большим удовольствием играл роль провокатора, а Рутилий – верного помощника. Если эти двое объединятся против него в то самое время, как людопсы начинали занимать свое место в размытом управлении «Транзиторией», Отону придется иметь дело с новыми и неизбежными осложнениями. Ноэмы никогда не довольствуются простым безоговорочным подчинением, а из-за долгого пребывания в гравитационном колодце планеты они не заметили, что соотношение сил изменилось.

– Мы должны, – отчеканил он, – сорвать плод нашей недавной победы там, где такие победы считаются. В Урбсе.

По толпе прошел шепоток. Ноэмы говорили себе, что Отон подверг их смертельному риску и сделает это снова, чтобы удовлетворить свою жажду власти. В общем они были правы. И он почувствовал, что они за ним не пойдут.