«Я ведь повторила его же фразу, ту, что он сказал мне в бане. И у него не хватило ума догадаться, зачем я прошу его сесть на стул».

Как драгоценности в ларце, перебирала Илария мгновения своего триумфа. Какой же упоительной оказалась её Игра!..

…Вдруг захотелось пить. Островская поднялась с соломы и проковыляла к кувшину с водой. Их расставили в углах так, чтобы больные могли до них дотянуться. Прикованные у других стен женщины, похоже, спали, и никто не возразил, когда Илария утащила кувшин к себе. Она отпила воды и легла, прикрыв глаза. Надо бы поберечь силы.

«Нас охраняют мужчины, — вдруг сообразила Илария, — а им понятно, чего хочется».

Она представила, как стоит нагая перед толпой мужчин и все они тянут к ней руки. Множество пальцев щипало её за бока, хватало за грудь. Боже, какое это оказалось блаженство!..

— Ишь, чего захотела, — раздался вдруг властный голос, потом последовал окрик: — Пошли прочь!

Последнее явно относилось к толпе мужчин, они вдруг все одновременно стали таять, и через мгновение их не стало. Перед Иларией, уперев руки в бока, стояла Марианна. Скептическая ухмылка кривила её алый рот, а чёрные глаза презрительно щурились.

— Ну надо же, ты так и не поумнела! Мнишь себя бог знает кем, а на самом деле как была ничтожеством, так им и осталась. Не забывай, что отец прижил тебя с прачкой, а мою мать — дворянку — кнутом заставил признать тебя законной. Да что толку, грязную кровь за версту видно.

Каждое её слово било наотмашь, но Иларию голыми руками не возьмёшь, она знала, что ответить:

— Что-то твой муженёк не считал мою кровь грязной, когда сношался со мной у тебя на глазах!

— Только я перед этим шкуру с тебя спускала, как с дворовой девки на конюшне…

— А я с тобой поквиталась — отравила и заняла твоё место.

Марианна расхохоталась:

— Ты ещё ничего не поняла? Это я тебя уничтожила: мой сын собирался тебя убить, но я подтолкнула его руку с пистолетом. Мне же хотелось для тебя кое-чего пострашнее, чем смерть от пули, — вот такой жизни на цепи. Ты десять лет притворялась сумасшедшей, лишь бы Валерьян тебя пощадил, так что пора тебе и на самом деле попробовать, что такое безумие.

Смех Марианны — всё такой же молодой и звучный, с глубокими грудными нотами — сводил с ума. О чём толкует эта ведьма? Илария ещё выберется отсюда и начнёт новую жизнь!

— Ой, раскатала губу, прачкино отродье! Новая жизнь! Мой сын позаботился, чтобы от тебя теперь все шарахались, как от чумы. Или ты в зеркало давно не гляделась? Так на, посмотри.

Марианна поднесла к лицу сестры круглое зеркальце в серебряной оправе и заботливо спросила:

— Видно, а то, может, свечу зажечь?

Но света хватало, и Илария увидела своё отражение. Но что это за страшилище? Почему оно не исчезает? Илария привыкла изгонять эту уродину усилием воли. Всегда получалось. Почему же сейчас в зеркале не появляется её молодое лицо? Почему рубцы избороздили щёки, а меж ними алеют неровные куски наросшей кожи?.. Какой ужас!.. Пропадите! Пропадите немедленно!..

— Ну что, каково тебе? — ехидно спросила Марианна. — Такой ты теперь и просидишь здесь на цепи лет тридцать, пока не сгниешь. Но ничего, я не побрезгую приходить к тебе каждый день, смотреть на твои мучения. Мне спешить некуда, я-то по-прежнему хороша.

Марианна выхватила из рук Иларии своё зеркало и, оскорбительно расхохотавшись, исчезла. Да как она вообще сюда вошла и как вышла? Что это — сон или явь?

«Мне придётся терпеть её издевки? — спросила себя Илария. — Мне, любимице отца, выслушивать оскорбления от этой дряни? Марианна — шлюха и позор семьи. Папа всегда так о ней и говорил. Неужто эта змея теперь возьмёт верх?»

— Никогда этого не будет, — вдруг чётко и громко произнесла Илария.

Звук собственного голоса разбудил её. У другой стены завозилась женщина. Она поднялась и, увидев, что кувшина с водой нет, заверещала, как заяц.

— Молчать! — крикнула ей Илария, взяла кувшин и грохнула его об пол.

— О-о-ой! — завопила соседка.

Илария наклонилась над осколками, выбирая тот, что поострее. Разыскав кривой и узкий, похожий на ятаган, она довольно хмыкнула, прицелилась и вспорола свою левую руку от плеча до запястья. Накатившую боль Илария почти не ощущала. Она была счастлива, ведь победа осталась за ней, теперь уже навсегда.

Счастливая пора — бабье лето. Орлова обожала его за тонкую, светлую грусть и бесподобную золотую красу. Фрейлина и сама когда-то родилась в точно такой же день и теперь не могла избавиться от мысли, что сентябрь наряжается в честь её — провожает ещё один прожитый Агатой Андреевной год. Вот и сегодня природа порадовала: в день рождения Орловой с утра сияло солнце, а её любимый Павловский парк оделся в золото и царственный багрянец. Осенняя листва трепетала на ветру и слетала в зеркальные воды Славянки. На утренней прогулке с кузиной Орлова пришла в полный восторг:

— Смотри, Поля, какая красота! Вон там — весь берег алый!

Но здесь уж, как говорится, не на ту напала — красоты пейзажей Полину никогда особо не волновали, а после почти двадцатилетнего пребывания в роли хозяйки процветающих имений графиня Брюс и вовсе стала относиться к природе прагматически.

— Ясное дело, что алый, — отозвалась Полина, — осины-то полно, низина ведь…

Ну что с неё можно взять? Только принимать такой, как есть. Впрочем, на Полину грех было жаловаться: сегодня прикатила издалека, чтобы только поздравить Орлову. Хотя, если уж смотреть в корень, приезд кузины оказался не совсем бескорыстным. Полиной двигало любопытство. Дело курляндских извергов до сих пор занимало графиню Брюс. Фрейлина показала ей письма Алексея Черкасского, и Полина всё ещё находилась под сильным впечатлением.

— Послушай, Агаша, я всё понимаю, — начала она, — но один вопрос так и остался для меня загадкой. Как же ты догадалась, что эта Илария убьёт своего любовника?

— Ну не совсем так…

— Да как же? Князь Алексей рассыпается тебе в дифирамбах: мол, если бы не ты…

Орлова поморщилась: Полина не так поняла слова Черкасского. Да и сам он хорош — переборщил с комплиментами. Пришлось объясняться:

— Князь Алексей преувеличил ценность моих советов. Я с самого начала не верила в безумие Иларии. Люди боятся таких проявлений и всячески скрывают их от окружающих, а она старалась, чтобы как можно больше свидетелей увидели её с «отсутствующим взглядом», к тому же она, играя роль Анфисы, бесконечно повторяла, что её хозяйка сумасшедшая.

— Но зачем?

— Так Илария рассчитывала спасти свою шкуру в случае разоблачения. Островская обожала игру, в которой сама была центром. Лаврентий устраивал мачеху, пока играл по её правилам. Узнав, что Илария изуродована, я предположила, что молодой любовник не сможет заставить себя её ублажать, а она ему этого не простит. Такая порода — скорпионы. Там всегда остается в живых только один — сильнейший. Мне осталось лишь решить, кто из этих двоих сильнее. Я поставила на Иларию и написала об этом князю Черкасскому. Знаешь старую поговорку о том, что кто предупреждён…