Катя попробовала возразить:

— Да, но она ясно дала понять, что ее невестка говорила с женщиной…

— Ну и что? — Даша повысила голос. — Лично я просто уверена, что Чижикову убил Артур. Вдруг это какая-то международная мафия, торгующая вечной жизнью?

Медленно отложив ручку, Катя откинулась на спинку кресла и взглянула сестре прямо в глаза:

— Что ты несешь?

— Яйца в сетке! Слушай, Амалия Чижикова говорила о меде, и жена Римера говорила о меде.

— Ну и что?

— А то! У Деланяна в книжке ведь тоже рецепт с медом. Значит, это он их убил. И тетку Чижикову тоже он. Чтобы замести следы.

— У тебя есть доказательства?

— Прямых пока нет. Но косвенных сколько угодно.

— Поделись.

— Начнем с того, что он хочет меня съесть.

Катя даже не улыбнулась:

— Ты хочешь об этом написать? Давай. Там, куда тебя упекут, Артур и впрямь тебя не достанет…

Даша вспыхнула:

— Как ты не понимаешь, само его появление подозрительно. Зачем богатому успешному молодому мужчине спонсировать вашу семью? Ему что, деньги девать некуда?

— Насколько я поняла, он делал это из-за тебя… — Катя пожала плечами, но, заметив, как побледнела ее кузина, поспешила пояснить: — Я имею в виду не твой цвет волос, а то, что Артур и вправду мог быть в тебя когда-то влюблен.

— Влюблен! — Даша горько расхохоталась. — Двадцать пять лет назад! Я даже не помню, как он тогда выглядел. — Произнеся эту фразу, она вдруг осеклась.

Катя вопросительно посмотрела на притихшую сестру:

— Что еще?

— Послушай, а я ведь действительно не помню, как он тогда выглядел. Я вообще не помню его в своей группе!

Катя побарабанила пальцами по полировке журнального столика:

— А многих ты помнишь в своей детсадовской группе?

— Ну, не многих, но… Наташа Варланкина, Дима Воронин… Света Гусева… еще кто-то был…

— Вот именно: кто-то! — Катя казалась рассерженной. — Если бы ты всех помнила, а его нет… Нет, это не доказательство.

— Да? — Даша вскочила. — А я вот сейчас добуду тебе такие доказательства, что закачаешься. — Быстрым шагом она покинула номер.

Как всегда, на подполковника Полетаева было любо-дорого смотреть, словно ни смертей, ни ураганов в этом мире не существовало. Выбритый и надушенный, он восседал в своем номере за обеденным столом в прелестном домашнем костюме — переливчато-синем стеганом халате, отороченном сиреневым атласом, и синего бархата мягких брюках. На кармашке красовался шитый золотом вензель: «С.П.».

Даша, проигнорировав тщательно созданную атмосферу вкушения пищи, обрушилась на эфэсбэшника со свойственным ей темпераментом:

— Палыч! Скажи честно — это ты нас от полиции отмазал?

— Какая все-таки неприятная у тебя манера выражаться. — Он снял с салфетки кольцо и развернул ее у себя на коленях. — Просто отвратительная.

— Простите, сэр. — Даша сморщила веснушчатый носик. — Небось в Прагу звонил, Томека просил, а?

Синие глаза смотрели на нее ласково, почти по-отечески:

— Вам, мадам, до этого нет абсолютно никакого дела. Ты, кстати, зачем пожаловала? Выразить мне благодарность?

Даша подняла глаза к потолку и задумалась:

— Честно говоря, у меня к тебе одна маленькая просьба, так, ерунда…

— Ерунда, говоришь? — Подполковник перестал излучать добро. — Не сомневаюсь. К сожалению, существует одно маленькое «но»: у меня обед.

— Ну и что? — Она взяла стул и без приглашения подсела к столу. — Тоже мне, невидаль. Ты каждый день обедаешь…

Полетаев не дал ей развить мысль:

— Да, я обедаю каждый день и намерен поступать так и в дальнейшем. А еще я предполагаю насладиться едой в приятственном расположении духа. — Он строго посмотрел на нарушительницу пищевой цепочки. — Мы с вами, Дарья Николаевна, знакомы всего год, а я уже нуждаюсь в помощи гастроэнтеролога. Ваш темперамент пагубно влияете на мой желудочный тракт. Хотите — присоединяйтесь, я с большим или меньшим удовольствием разделю с вами свою трапезу, но я категорически, — подполковник возвысил голос и постучал кончиком ножа по столу, — слышите, категорически запрещаю вам говорить об убийствах… Хотя нет, я запрещаю вам говорить обо всем. До конца обеда я запрещаю вам говорить о чем бы то ни было. Спасибо за понимание — и приятного аппетита.

С этими словами подполковник заправил накрахмаленную салфетку за воротник и придвинул к себе блюдо с закусками.

Даша демонстративно отодвинулась от стола и скрестила руки на груди. Почти десять минут она сидела молча, с трудом сдерживая недовольство. Но вскоре ей это надоело, и она принялась кидать многозначительные взгляды на часы. Трапезничающий подполковник делал вид, что его это не касается. Мало ли кто куда спешит! Он неспешно отправлял в рот очередной кусок.

Даша начала злиться. Она заподозрила, что Полетаев все рассчитал заранее и весь этот спектакль, включая скатерть, салфетку и его дурацкий домашний костюм, устроен с одной-единственной целью — вывести ее из себя. Но, к счастью, все в этом бренном мире имеет свой конец. И самый длительный обед тоже. Полетаев с сожалением сложил приборы на пустой тарелке.

Незваная гостья мысленно возблагодарила Всевышнего.

— Рада видеть вас наконец сытым. Десерт будет?

— Увы, не додумался. Надеюсь, вы дадите мне хотя бы десять минут на переваривание…

— Да ты что, Палыч! — не выдержала Даша. — За десять минут можно слона переварить, не то что паршивый кусок свинины.

— Это была не свинина, — оскорбился подполковник.

— Мне наплевать, чей труп ты ел. Скажи, будешь мне помогать или нет?

При слове «труп» Полетаева передернуло, он раздраженно швырнул на стол салфетку.

— Опять еда не в прок… Ладно, говори, что тебе надобно.

— Мне надобно… тьфу! Мне нужен список всех, с кем я ходила в детский сад.

Рука Полетаева застыла в воздухе:

— Как?

— Я хочу знать имена, фамилии, клички всех, с кем я ходила в садик, — по слогам произнесла Даша. — Неужели для вашего ведомства это так сложно?

— Клички детсадовцев тридцатилетней давности? — Подполковник выглядел озадаченным. — Да нет. В общем нет. Но зачем…

— Почему это тридцатилетней? — в свою очередь напряглась Даша. — Мне всего тридцать. Я выгляжу на тридцать пять?

— Когда ты злишься, то выглядишь на все тридцать десять. Так зачем тебе это понадобилось?

— Пока не могу сказать. — Даша старалась быть максимально вежливой. — Просто надо, и все.