Неважно, что повлияло на решение в большей степени: искренняя мольба палача, его долгая служба или, что более вероятно, список сановников в углу документа – ведь Майстер Франц знал, как именно устроено его одержимое статусом общество. Главным было то, что он достиг своей цели. Позор его отца был превращен в честь его сыновей. Он передал им не меч палача, а скальпель врача.

Когда окрыленный победой 72-двухлетний Франц Шмидт переехал в большой новый дом на соседней улице Обере-Вердштрассе, он перевез с собой всех пятерых оставшихся в живых потомков плюс одного или двух слуг. Розина, самая старшая из детей и единственная к тому моменту уже состоявшая в браке, теперь была 39-летней вдовой с дочерью 13 лет. Свадьба Розины 15 годами ранее с Вольфом Якобом Пиккелем, респектабельным печатником из Франкфурта, потребовала значительного приданого и, возможно, других финансовых затрат со стороны ее отца-палача. Через два года после их тайной церемонии венчания пара представила Майстеру Францу его первую внучку, Элизабет, и вместе с ней его мечта о том, чтобы основать род уважаемых потомков, стала ближе к воплощению[487]. Однако, несмотря на свои ремесленные навыки и финансовую поддержку, Пиккель, чужеземец из Франкфурта, никак не мог обосноваться в новом доме и пережил ряд профессиональных неудач. Вскоре после рождения внука тесть ссудил ему 20 флоринов, которые были растрачены или же украдены его потенциальным деловым партнером, и, к вящему позору Майстера Франца, и Вольф, и Розина были заключены в тюрьму за мошенничество. Только прямое вмешательство палача прояснило этот вопрос, и после пяти дней заключения молодая пара была освобождена[488]. Четыре года спустя Пиккель все еще испытывал финансовые трудности и жаловался в городской совет, что местные печатники отказываются принять его в гильдию, потому что он женат на дочери палача. Выслушав обе стороны, судьи проконсультировались с юристами о том, может ли Пиккель «считаться респектабельным [redlich]», и, получив известие о его хорошей репутации среди печатников Франкфурта, они приказали нюрнбергским типографиям принять новичка на испытательный срок[489]. Подобные распоряжения могли быть и проигнорированы, но Пиккель больше не подавал никаких официальных жалоб. А к 1624 году он либо умер, либо скрылся. В том же году сама Розина снова оказалась в тюрьме из-за обвинений в блуде, вероятно ложных. Из краткого заключения она была спасена, как и прежде, вмешательством обескураженного отца[490]. Вскоре после этого Розина с дочерью вернулась в дом Шмидта.

Двое выживших сыновей, Франц Штефан (35 лет) и Франценханс (31 год), тоже жили в домохозяйстве отца. Их род занятий нам неизвестен, но мы точно знаем, что Франц Шмидт твердо решил, что ни один из сыновей не последует за ним в позорную профессию, несмотря на ее прибыльность и его способность обеспечить трудоустройство в Нюрнберге или ином месте. Более поздний источник упоминает Франца Штефана как «честного [ersam] молодого подмастерья без собственности», но ни его ремесло, ни какое-либо текущее занятие не указаны. Учитывая достижение им статуса подмастерья, маловероятно, что ему помешали какие-нибудь физические или умственные недостатки. Возможно, он просто не мог найти стоящую работу в связи с прошлым своей семьи[491].

Франценханс, младший из сыновей, очевидно, тоже страдал от притеснений со стороны ремесленников Нюрнберга, несмотря на официальное восстановление чести его отца и имперскую прокламацию 1548 года, которая даровала сыновьям палачей право заниматься почтенным ремеслом. Вместо этого он пошел по стопам отца и занялся целительством. Всего лишь одно поколение спустя сразу несколько сыновей немецких палачей будут приняты в медицинские школы, и еще большее число их потомков станут успешными хирургами и врачами в XVIII веке[492]. Однако такое высокое образование еще не было доступно сыновьям Франца Шмидта, поэтому Франценханс основывался на опыте и клиентской базе своего уважаемого отца, сращивая кости, заживляя раны, а также врачуя больных или раненых животных.

Дочь Франца Мария, которой в 1626 году исполнилось 38 лет, управляла к тому моменту домовладением Шмидта уже более 15 лет – с тех пор как ее старшая сестра покинула дом, чтобы выйти замуж. Возвращение Розины с дочерью, возможно, было вызовом роли Марии в качестве хозяйки дома, особенно с учетом того, что у сестры уже был собственный дом и семья. Мы можем только предположить, что именно это повлияло на решение Франца купить два смежных жилища.

Поселившись в доме на Обере-Вердштрассе, Майстер Франц Шмидт, должно быть, испытывал чувство удовлетворения. После стольких лет трудов, испытаний и политических маневров ему, наконец, удалось обеспечить свою семью не только безупречно честным именем, но также большим и удобным домом, в котором можно было наслаждаться новым статусом. К сожалению, менее чем через два года в семье случилась трагедия, которую даже опытный Франц не смог бы предотвратить. 10 января 1628 года, в день своего 16-летия, внучка Шмидта Элизабет умерла по причинам, о которых не дошло никаких записей. Она была точно такого же возраста, что и ее дядя Йорг, умерший почти за три десятилетия до того. Мы можем только представить, как эта потеря, должно быть, опустошила домашних Шмидта. На следующее утро, лишившиеся самого юного члена семьи, престарелый Франц Шмидт и его четверо взрослых детей сопровождали погребальный кортеж. Два церковных служителя несли небольшой гроб Элизабет к семейному склепу. Следом шли плакальщики[493].

Последние годы Майстера Франца скрасил еще один, заключительный в его жизни успех, сравнимый с восстановлением чести. 6 февраля 1632 года Мария, 44 лет, вышла замуж за своего ровесника Ганса Аммона на закрытой церемонии в доме Шмидта. Несмотря на простое происхождение и примечательную работу актером под псевдонимом Питер Лебервурст (Liverwurst, с немецкого – «ливерная колбаса»), Аммону удалось со временем создать себе профессиональную репутацию среди многочисленных художников и граверов города. Замужество с таким человеком означало большее социальное достижение, чем многие могли бы допустить для дочери бывшего палача. Будучи явственным признаком того, что семья наконец оказалась принята в благородное общество, свадьба стала венцом жизненной миссии Франца и знаком того, что позор, тяжелым грузом лежавший на четырех поколениях Шмидтов, был окончательно смыт.