чувство, что его старый друг как будто отдалился от него. «Выражение его лица, когда он сидел, откинувшись, в кабине „Латама“, тоже навсегда врезалось в память. Оно было каким-то отрешенным и поникшим. Казалось, что все происходящее Амундсена как бы не касается, хотя дело, наверное, было именно в нем. Он просто сидел и смотрел на меня, не говоря ни слова» {160}. Ну разумеется — эта запись появилась позже, когда грустный фармацевт Цапффе уже смирился со смертью друга.

Руал Амундсен забрался в самолет последним. Натянул пилотный костюм, поправил ремень, постоял немного на носу, позируя многочисленным фотографам. Затем прошел назад, в хвост машины. В кабине было так тесно, что ему пришлось ненадолго присесть снаружи, за мощными пилонами, на которых держались моторы. В кабине тем временем проводили последнюю наладку и проверяли готовность машины к полету. Багаж был уже уложен. Очевидцы рассказывали, что Амундсен выглядел печальным. На снимках голова его слегка склонена набок, а отрешенный взгляд направлен вдаль, поверх сгрудившихся у пристани судов. Толпы народу собрались посмотреть на старт спасательной экспедиции.

Сложно судить о настроении и мыслях другого человека по одному лишь бесстрастному выражению лица и опущенным плечам на фото. Если полярник и вправду грустил, на то могло быть немало причин. Амундсен мог осознавать, что он, возможно, в последний раз руководит полярной экспедицией. Накануне отмечался 25-летний юбилей выхода «Йоа» в плавание из гавани Осло. После этой экспедиции он покорил большинство своих целей — стал первым, кто прошел через Северо-Западный проход, первым на Южном полюсе, первым, кто совершил трансарктический перелет, и, вероятно, первым, кто пролетел над Северным полюсом. Но ему также пришлось преодолеть немалые трудности, он несколько раз проходил экспериментальное и тяжелое лечение от рака.

Весной он принял решения, способные изменить его жизнь. Он отослал свою коллекцию медалей адвокату, чтобы тот продал ее и оплатил остатки его долгов. Он предложил Оскару Вистингу с супругой перебраться в Свартскуг. В этой связи он занялся выделением участка своего имения. Фру Вистинг поначалу была не в восторге от идеи поселиться так близко от старого начальника мужа, но заметно смягчилась, когда Амундсен сообщил ей, что планирует перевезти обратно в Свартскуг обеих приемных дочерей, Камиллу и Какониту {161}. А еще — в Норвегию на пароходе американской линии направлялась Бесс Магидс, ее ждали в Бергене через день-два. Обо всем этом мог думать Амундсен, сидя в кабине перед вылетом «Латама». К тому же погода выдалась на редкость хорошей. Неподвижное море блестело, как зеркало, воздух был прозрачен, припекало солнышко.

Впрочем, причина невозмутимости Амундсена, возможно, крылась в другом. Он был полновластным руководителем экспедиции на «Латаме». Те, кто позднее утверждал, что он был всего лишь пассажиром, явно ошибались. На «Латаме» он играл ту же роль, что и во время экспедиций на N24/N25 и на дирижабле «Норвегия». Роль начальника. Возможно, он только что принял важное решение о цели полета? И вслед за этим пришли спокойствие и чувство, что путешествие наконец может начаться.

Старый полярник не посвятил в свои планы никого, кроме Лейфа Дитриксона и, вероятно, четырех французов. Неподалеку, пришвартованные у причальных буев, качались на волнах шведский «Юнкерс G24 Уппланд» и финский «Юнкерс F13 Турку». Экипажи под командой гражданского старшего пилота Виктора Нильссона еще не знали, что норвежско-французская экспедиция уже готова взлетать. В Вадсё итальянская «Савойя Маркетти» дважды совершила пробные вылеты на север. Накануне старший пилот Маддалена долетел до самого Медвежьего. Все понимали, что большие аэропланы соревнуются, кто первым долетит до Шпицбергена. Амундсен не общался со шведскими и финскими летчиками, но посредством неопределенных и уклончивых ответов Лейфа Дитриксона дал им понять, что ни о каком совместном вылете речи быть не может. Он задумал что-то совсем иное — но какова могла быть цель полета Амундсена? Куда направлялся «Латам»?

Теорий того, что могло статься с «Латамом» после отлета из Тромсё, было много. Перед французскими и норвежскими поисковыми экспедициями, которые с борта «Страсбурга» возглавлял контр-адмирал Герр, стояла практически нереальная задача. Не имея на руках почти никаких зацепок, руководство решило обследовать всю огромную территорию вокруг Шпицбергена. Эта стратегия оказалась провальной. При максимуме усилий выяснить удалось ничтожно мало: обнаружилось несколько свидетелей полета «Латама» вскоре после вылета из Тромсё да определили несколько районов, где, как предполагалось, «Латам» не приземлялся. Самые информативные находки были сделаны случайно, благодаря внимательности людей, а вовсе не систематическим поискам. Но характерные особенности этих находок не только не помогли, но и еще больше сбили с толку искавших.

На основании различных предположений сформировались три основных версии того, что могло случиться с «Латамом»: 1) аэроплан разбился в районе острова Медвежьего; 2) у «Латама» возникли сложности, он повернул в сторону материкового побережья Норвегии, где и разбился; 3) аэроплан потерпел крушение на пути к унесенным с дирижаблем, неподалеку от лагеря Нобиле.

Первая версия, согласно которой «Латам» разбился у Медвежьего, опиралась преимущественно на контакты с радистом «Латама» в течение нескольких часов после вылета из Тромсё. Немногочисленные радиограммы вроде бы подтверждали, что «Латам» неоднократно вызывал различные радиостанции, принимал сообщения и запрашивал прогнозы по состоянию льдов. Заведующий Геофизическим институтом Уле Андреас Крогнесс собственноручно составил короткую сводку, в которой привел все случаи вызовов с «Латама», перечень вызываемых радиостанций и время контактов {162}.

— Ни остров Медвежий (LWP), ни Шпицбергенское радио (Гринхарбор) не получали никаких сообщений от «Латама» (позывные FMGP).

— С «Ингёй-радио» (LEI) доложили, что аэроплан выходил с ними на связь в 17.40, а через четверть часа слышали, как он вызывает TQE (радиостанция в Лонгйире). Сообщение, которое приняло «Ингёй-радио» (на волне чуть короче 600 м), было адресовано острову Медвежьему, составлено по-английски и имело следующее содержание: Captain Amundsen aboard Latham 47, asks to have ice reports 'if any'[70].

— В Геофизическом институте (TUT) слышали, как в 18.45 «Латам» дважды вызывал частную радиостанцию в Кингсбее (TUJ) и уведомлял, что ему требуется отправить несколько (радист расслышал, что их было 7) радиограмм.

Вскоре после этого радист Геофизического института с головой ушел в сбор метеоданных с полярных станций и ничего больше не слышал. А около 7 вечера в институте вырубилось электричество. И их радиопередатчик несколько часов не имел никакой связи с внешним миром.

Но это далеко не все сведения. Доклад Крогнесса был столь краток, что позднейшие, более детальные рассказы рисуют совершенно иную картину радиосвязи с «Латамом». Радист с «Ингёй-радио» Фьельстад доложил, что, услышав позывные «Латама», дважды вызывал аэроплан с просьбой сообщить его координаты. Но никакого ответа не последовало.