вижу его. Я не двигаюсь, настолько замираю, что мое сердце замедляет свой ритм и я боюсь, что оно остановится в моей груди от его вида.

Этот взгляд смерти все еще таится в его глазах, напоминая о том, кто он такой.

— Изабелла… Я никогда не думал, что мы дойдем до этого. Не ты и я. Определенно не ты и я. Ребенок, о котором я так заботился, — заявляет он.

Я хочу поспорить и сказать ему, что его версия заботы не является человеческой. Я сомневаюсь, что животные относятся к своим детенышам так, как он относился ко мне. Но я держу язык за зубами. Я его знаю. Он не связал меня, чтобы помешать мне сбежать. Не поэтому. Кнуты — это больше его стиль или что-то с немедленной болью.

Я не знаю, что это. Это что-то другое. Что-то, чего я не могу предположить, потому что никогда не видела, чтобы он делал это раньше. Если я что-то и знаю о своем отце, так это то, что его злое сердце не имеет границ. Нет предела.

— Ты худший из предателей. Я знаю все, что ты сделала. Все, что ты сделала с врагом. Слава Богу за мои союзы.

— Боже… ты благодаришь Бога? Как ты вообще можешь говорить о Боге? — спорю я. Слова слетают с моих губ неконтролируемо.

Он отвечает смехом. Жестоким смехом, который разносится по всей комнате.

— Полагаю, ты права. Я полагаю, это была оговорка. В любом случае, какая-то высшая сила должна была быть на моей стороне, указывая путь к единственному человеку, который мог бы разрушить все, ради чего я так усердно работал. К тебе.

— Что ты собираешься со мной сделать? Я хочу перейти к сути. Я хочу прекратить эту чушь. Я знаю, что я сделала, и я бы сделала это снова, если бы пришлось.

— Мы еще дойдем до этого. Я еще не закончил с тобой говорить. Считай это моим последним поступком в этой жизни в качестве твоего отца. Выговор перед наказанием.

— Я бы предпочла, чтобы ты просто наказал меня. Я не хочу слышать, что ты говоришь. Ты зло, — бросаю я, обретая голос. Годами я существовала как эта бесхребетная оболочка человека, которая делала то, что ей говорили. Я была тем, с чем он думал, что может обращаться как с ничтожеством. Недели свободы наполнили меня силой, чтобы высказаться.

— Я злой. Конечно, я злой, но ты меня услышишь. Я так зол на тебя. Пока я послал людей, которые искали тебя повсюду, ты была занята тем, что помогала врагу в заговоре против меня. Они похитили тебя, и вместо того, чтобы найти способ связаться со мной, ты увидела свой путь к бегству от меня. Ты увидела шанс освободиться от меня, а затем ты помогла им спланировать мое уничтожение.

— Ты говоришь так, будто не уничтожил меня, — отвечаю я. — Ты убил мою мать и Эрика. Ты убил всех, кто когда-либо был рядом со мной или пытался мне помочь. Ты считал, что мне стоит выйти замуж за Дмитрия.

— Какая наглость. Здесь нет никаких рассуждений. Мне все равно, что ты чувствуешь. Ты мне противна, по-настоящему и полностью противна. Как ты смеешь подвергать сомнению мои действия? Я делаю то, что делаю, по причинам. Дмитрий возглавит эту группу и проследит за тем, чтобы мои планы были выполнены, а моя миссия достигнута.

— Ты так высоко отзываешься о своей миссии, почему бы тебе не заняться ею самому? Какого черта ты уходишь на пенсию?

— Потому что я умираю. — Он бросает слова, ошеломляя меня и заставляя замолчать. — Я умираю. Это будет единственной причиной, по которой я не сделаю это сам.

— Что с тобой? Я хочу знать. — Он смотрит на меня, и я вспоминаю, как я была ребенком. Раньше я боялась, что с ним что-то случится. Теперь мне говорят, что это так, и я не чувствую ничего, кроме любопытства узнать, что же заберет его из этого мира.

— Опухоль мозга, — говорит он, постукивая по виску. — Сейчас я выгляжу хорошо, но сомневаюсь, что через восемь месяцев буду выглядеть хоть как-то похоже. Я хотел разобраться со всем этим, пока у меня еще были силы.

Я смотрю на него и не могу ничего сказать.

Я ничего не чувствую. Никакого сострадания. Даже естественного семейного сочувствия, которое человек вынужден испытывать, потому что он мой отец.

— Ты почти погубила меня, Изабелла. Это почти поэтично: мое собственное творение обернулось против меня, как чудовище Франкенштейна.

— Ты думаешь, я такая? — отвечаю я, вырываясь из пут. — Я не монстр здесь. Это ты.

— Для меня монстры — это все, кто поддерживает Синдикат. Вот что ты сделала. Независимо от того, существует ли Синдикат как один человек или как множество людей, он представляет угрозу из-за своей власти. Это слишком. Я приветствовал союз, который я заключил с другими, чтобы искоренить их, и в то время я верил, что Риккардо Балестери будет у меня по правую руку. Я верил, что у меня будет контроль. Но этого не произошло. По крайней мере, теперь я знаю, что они замышляют, и поверь мне, я планирую дать отпор. Но сначала я разберусь с тобой.

— Я не выйду замуж за Дмитрия, — возражаю я.

— Брак? О нет, боюсь, это уже в прошлом. Ты больше не достойна быть частью моей жизни, даже если от нее осталось немного, и моей группы. Единственное, на что ты сгодишься, — это пример, который я собираюсь из тебя сделать. Ты получишь такое же наказание, как и твоя мать. Ты в точности как та шлюха, и история повторилась.

— Ты… убьешь меня, — выдыхаю я, едва в силах вымолвить хоть слово.

— В сговоре с врагом, в постели с врагом и, как твоя мать, в ношении ребёнка врага.

Мой рот открывается, и шок сотрясает мое тело, заставляя голову казаться легче, чем она была.

— Что? Что ты сказал?

— Ты беременна. Мы проверили тебя, чтобы убедиться, что на тебе нет никаких следящих устройств, и вот что мы обнаружили. И насколько я знаю, Тристан Д'Агостино не насиловал тебя. Ты добровольно отдалась человеку, который планировал убить твоего отца. Я не допущу такой мерзости. Ты умрешь, как и твоя мать.

— Именно поэтому ты ее убил? — Теперь я ошеломлена этим больше, чем своей собственной ситуацией.

— Я любил эту женщину больше всего на свете. Больше жизни. Она была для меня самым важным в мире, а ты была результатом этой любви. Потом она предала меня.