нет, если бы он не был моим братом, он был бы сейчас мертв. Я знаю, что Массимо чувствует то же самое, и именно поэтому он держится подальше от всех нас. Мы пришли сюда вместе и автоматически разошлись, когда нам сказали, что нам придется подождать.

Мягкие пальцы гладят мою ладонь. Движение такое мягкое и резкое на фоне бурлящих во мне эмоций. Я смотрю на свою руку и вижу, что держу руку Изабеллы. Я не помню, как взял ее. Я держу ее руку и сжимаю. Вот почему она гладит меня. Она знает, что я в ярости.

Мой взгляд поднимается, чтобы встретиться с ее заплаканными глазами, и она тянется, чтобы коснуться моего лица. Я иду к ней, когда она притягивает меня ближе, чтобы обнять, и позволяю себе утешиться. Мне это нужно. Мне нужен этот момент передышки. Мне нужна она.

Мне просто нужен перерыв, чтобы я мог найти опору. Мой разум должен отдохнуть от беспокойства, и ее руки вокруг меня помогают.

Пока она обнимает меня, мои мысли уносятся в прошлое. Далеко-далеко в прошлое, когда я был ребенком.

Я уверен, что у всех моих братьев есть одно воспоминание, и это то, как мы все играли на лугах Сторми-Крик. Мама рисовала нас. У Массимо дома висит картина. Мы думали, что он будет лучшим человеком, чтобы сохранить ее, но я сохранил это воспоминание в своем сердце.

Я помню, потому что это были дни, когда мы просто были друг у друга. Жизнь была тяжелой. Я помню, что жизнь была очень тяжелой, но иметь друг друга было всем, что нам было нужно. Это был жизненный урок того, что нам понадобится со временем.

Проходит еще час, затем еще один, и я обнаруживаю, что на самом деле не могу успокоить свой разум, особенно когда не понимаю, что происходит.

Я выпрямляюсь, когда хирург входит в комнату. Он ближе всего к Массимо, поэтому тоже его видит. Доминик следующий.

Мы все встаем по стойке смирно и бросаемся к нему.

— Как она? — спрашивает Массимо, первым произнося слова, вертящиеся у нас в голове.

— Она стабильна, — отвечает хирург. — Нам удалось вытащить пулю, и, похоже, нет никаких серьезных повреждений, над которыми мы не могли бы поработать, но поскольку она была без сознания некоторое время, прежде чем ее сердце начало биться, мы не знаем, когда она проснется. Такая травма может сильно повлиять на мозг.

— Она в коме? — спрашиваю я.

— Да. Я не могу сказать, когда она выйдет из этого состояния. Мы закончили операцию час назад и следим за ней. Она может проснуться скоро, или это может произойти завтра, или на следующей неделе, или в следующем месяце, или… ну, мы понятия не имеем. Ее жизненные показатели сильные, так что у нас есть надежда, сейчас все зависит только от нее.

— Спасибо, что спасли ее.

— Пожалуйста. Предлагаю вам всем пойти домой и немного отдохнуть. В любом случае, вам не разрешат увидеть ее еще несколько часов, пока она будет в палате для восстановления. Я могу позвонить вам и сообщить, если будут какие-то изменения.

— Позвони мне. Я записал себя как ее ближайшего родственника, — говорит Массимо.

— Хорошо, я так и сделаю, — говорит доктор и уходит.

— Вы, ребята, идите домой, — говорит Массимо, глядя на каждого из нас. — Я останусь, но посижу в своей машине.

— Я остаюсь, извини, я знаю, что ты только что отдал мне приказ, но я не могу уйти, — говорит Доминик. Слеза скатывается по его щеке, и он уходит, не дожидаясь ответа Массимо.

Лицо Массимо смягчается, когда он наблюдает, как тот возвращается на место, где сидел ранее.

— Я отвезу Изабеллу домой и вернусь, — говорю я.

— Я бы предпочла остаться, — вмешивается Изабелла. — Я хочу остаться, если ты не против.

Она выглядит измученной, как будто она едва может держать глаза открытыми. Я тронут тем, что она хочет остаться, но я думаю, что ей следует вернуться в дом и поспать.

— Все в порядке, но тебе нужно поспать. Я отвезу тебя обратно и позвоню домой, чтобы убедиться, что у тебя есть новости, — отвечаю я. — Хорошо?

— Хорошо.

Я протягиваю ей руку, и она ее берет.

Когда мы выходим, я замечаю, что Массимо не идет к своей машине, как он обещал, а подходит и садится напротив Доминика.

Я отдаю ему должное, потому что не знаю, смогу ли я сделать то же самое и когда эта ярость оставит меня.

Доминик был под наркотиками. Я до сих пор не могу в это поверить. Я до сих пор не могу.

Изабелла и я едем обратно в тишине. Она засыпает на некоторое время по дороге обратно, но просыпается до того, как мы добираемся. Когда мы выходим из машины и заходим в дом, это кажется странным. В этом месте есть ощущение пустоты, которое я не могу игнорировать.

Мы находимся по другую сторону, далеко от гостиной, где была застрелена Кэндис, но эта пустота настолько плотная, что окружает весь дом.

Я веду Изабеллу в ее комнату. Когда я собираюсь уйти, я понимаю, что это должно быть прощание, снова. Это должно быть все.

Мы входим, и она поворачивается ко мне с огромными грустными глазами.

— Мне жаль, — говорит она. — Мне кажется, именно мое присутствие так его взволновало. Он был очень расстроен, и это понятно.

— Ты не можешь винить себя за то, что произошло. — Доминик был высокомерным с Изабеллой.

Я все еще хочу выбить из него дерьмо. Я даже не знаю, как он так быстро собрался после того, как застрелил Кэндис. Я вполне ожидал, что он застрелит нас всех в том состоянии, в котором он был.

Вернувшись в больницу, его зрачки все еще выглядели расширенными.

— Я чувствую, что я была той соломинкой, которая сломала ему спину. Я видела это, когда он говорил о твоем отце.

— Он не должен был так о тебе говорить, — говорю я. — Проблема существовала до того, как мы с тобой встретились.

Я думаю обо всем, прокручивая в голове события сегодняшнего вечера. Доминик считал, что мы не были рядом с ним. Это был не первый раз, когда он говорил мне это. Он сказал это и на прошлой неделе. Сегодня вечером он указал, что никто не говорил о потере Па. Это правда. Если честно, он прав. Мы этого не делали. Я думаю, что необходимость горевать по Па в одиночку запустила цепочку, чтобы он подсел на наркотики.

Я смотрю на