Спаркс кивнул. Дойл наконец заставил себя сдвинуться с места и зашагал в конец вагона. "Баиньки!" Надо же сказать такое…

Он долго не мог решить, на которой из полок ему улечься, где будет безопаснее. Почувствовав на себе взгляд Спаркса, Дойл помахал ему рукой, плюхнулся на нижнюю полку и задернул занавески.

Он лежал на спине, прижимая к груди саквояж и не выпуская из рук револьвера. Картины одна мрачнее другой рисовались его воображению. "Если он нападет, я без боя не сдамся, – решил Дойл. – А может, не дожидаясь нападения, всадить в него обойму, потом – "стоп-кран", и ищи ветра в поле…"

Дойл чуть-чуть раздвинул занавески и выглянул. Ему была видна спина Джека, склонившегося над столом. Он что-то писал, шуршал бумагами и, казалось, ничего вокруг не замечал. Во всем его облике чувствовалось что-то безумное, какая-то маниакальная увлеченность. И как Дойл не замечал этого раньше? А ведь Спаркс часто бывал рассеянным, не говоря уже о его уникальной способности отгораживаться от окружающих непроницаемой стеной молчания. Тогда невозможно определить, где начинается игра, а где проявляется его истинный характер.

И все-таки Дойл был склонен винить самого себя. Признаки психической нестабильности Спаркса были заметны с самого начала их знакомства. Угрюмая молчаливость, склонность к переодеваниям, скрытые намеки на то, что он оказывает какие-то чрезвычайно важные услуги самой королеве, – вот уж действительно архат. Зацикленность на всякой секретности – чего стоит одна его картотека преступников Лондона, в которой он один и может разобраться, если только это не какая-нибудь белиберда, выдаваемая за санскрит и прочее. И физически Спаркс невероятно силен и вынослив. И рядом с этим опаснейшим человеком Дойлу предстоит провести всю ночь. Может произойти все, что угодно…

Время тянулось невероятно медленно. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Дойл боялся лишний раз пошевелиться или издать какой-нибудь звук. "Пусть думает, что я сплю". От нервного напряжения пересохло во рту, страшно хотелось пить. Ноги онемели, он почти их не чувствовал; глаза нестерпимо резало.

Послышался какой-то шорох. Дойлу хотелось узнать, который час, он рискнул достать часы. Повернувшись на бок, он раздвинул занавески – Спаркса за столом не было. В поле зрения Дойла попадала лишь часть вагона, и о действиях Спаркса он мог только догадываться. Послышался скрип дверной задвижки – вероятно, Спаркс запер дверь. Вот он появился в проходе и опять исчез. Дойл услышал шорох задвигаемой занавески. Затем Спаркс прикрутил фитили в лампах, вагон погрузился в полумрак. Закрытые окна, полусвет – это понятно, но зачем он запер дверь, отгораживаясь от Ларри и Барри? Может, Спаркс решил, что сейчас – самое время для нападения?

Дойл сжал рукоятку револьвера… Спаркс не спешил ложиться, беспокойно расхаживал по вагону, нервно щелкая пальцами и прикладывая их ко лбу. Время от времени он останавливался. "Похоже, решает, убивать меня или нет", – с ужасом подумал Дойл. Резким движением Спаркс сдвинул карты в сторону, вытащил из кармана пиджака какую-то коробочку, положил ее на стол и раскрыл. Дойл приподнялся на локте, чтобы рассмотреть эту коробочку, но было слишком темно.

Спаркс вдруг резко обернулся, вглядываясь в сторону Дойла. Дойл едва удержался, чтобы не отпустить занавески. "Здесь совсем темно, – тут же успокоил он себя, – Спаркс не может увидеть меня". Убедившись, что Дойл спит, Спаркс снова отвернулся к столу. Дойл услышал характерный скрежет металла о стекло. Что он делает?

Спаркс колдовал над столом, однако Дойл ничего не видел. Когда же Спаркс повернулся боком, Дойл разглядел у него в руках шприц, из которого Джек выпустил тоненькую струйку жидкости.

"Боже милостивый, – похолодел Дойл, – он хочет прикончить меня каким-то быстродействующим ядом!" Дойл приготовился взвести курок револьвера… Но Спаркс, по-видимому, и не собирался заниматься Дойлом. Он положил шприц и закатал рукав рубашки. Потом перетянул руку жгутом и ухватил его зубами. Протерев руку спиртом, Спаркс быстрым движением вонзил иглу в вену. Через секунду осторожно вытащил шприц и отпустил жгут. От действия препарата Спаркс тихонько застонал, по его телу прошла дрожь, он качнулся, словно пьяный.

Препарат морфия, промелькнуло в голове Дойла. Скорее всего, кокаин. У Дойла отлегло от сердца – отравлять его Спаркс явно не собирался. Закрыв глаза, Спаркс отдался гипнотическому действию наркотика, отгородясь от всего вокруг. Некоторое время спустя он разобрал шприц, положил его в коробочку и убрал ее в карман. Спаркс снова застонал – казалось, в этом стоне прорываются печальные нотки отвращения к самому себе.

Забыв о всех своих подозрениях, Дойл едва удержал себя от желания броситься к Спарксу, явно нуждавшемуся в помощи. Что-то удержало его на месте… Пристрастие Спаркса к наркотикам, конечно же, не исключало вероятности его безумия; наоборот, его безумие представлялось вполне реальным. Совершенно очевидно, что он стыдился своего порока и скрывал пристрастие к наркотикам даже от близких людей. Представляя опасность для окружающих как сумасшедший, Джек Спаркс разрушал прежде всего самого себя.

Наконец Спаркс встал и опять исчез из поля зрения Дойла. Послышались другие звуки: он настраивал скрипку. Спаркс снова появился в проходе с инструментом в руках. Он коснулся струн смычком и начал играть. Звуки, извлекаемые Спарксом, не были похожи на обычную музыку. Трудно было уловить какую-то мелодию и записать нотами; звуки сливались в душераздирающий стон, в котором ощущалось столько нечеловеческой боли и тоски, что Дойл невольно вздрогнул. Эти звуки исходили из глубины сердца и вызывали в душе слушателя невыразимую грусть и смятение. Музыка оборвалась так же внезапно, как и началась. Руки Спаркса бессильно повисли, голова опустилась на грудь. Дойл уткнулся в подушку, едва сдерживая слезы.

Спаркс поднял скрипку и заиграл снова. Теперь полилась мелодия глубокая и нежная, исполненная необыкновенной гармонии. В ней было столько печали и слез, что Дойл глубоко вздохнул. Он не видел лица Спаркса, только его руку, водившую смычком по струнам. Спаркс оплакивал своих умерших…

Мелодия оборвалась. Спаркс долго сидел неподвижно, затем, словно очнувшись, убрал скрипку в футляр и направился в конец вагона. Походка его была нетвердой; он придерживался за стену, чтобы не упасть. Наконец он приблизился к Дойлу и с трудом взобрался на верхнюю полку. Спаркс улегся и сразу уснул. Дыхание его было легкое и ровное.

Дойл прислушался. "Я мог бы сейчас прикончить его". Дойл осторожно взвел курок, опасаясь, что может услышать Спаркс, но дыхание Джека оставалось по-прежнему ровным и едва слышным. Можно стрелять… и в этой земной жизни Джон Спаркс перестанет существовать… Дойл не сознавал, как долго он лежал с револьвером в руке, готовый сделать роковой выстрел. Но что-то не позволяло ему спустить курок. Он бы не смог объяснить причину своей нерешительности, но знал наверняка, что это связано с музыкой, которую он слушал с замиранием сердца. Не додумав эту мысль до конца, Дойл провалился в глубокий сон.

* * *

Дойл проснулся, все еще сжимая в руке револьвер; но курок был спущен. Тусклый утренний свет пробивался сквозь занавески. Дойл выглянул в окно.