— Кстати, этого пидара Крис сдала. Заметила, как он наркоту втихаря продаёт, услышала, как он треплется… — охотно объясняет Немец, закатывая рукава рубашки. — Говорю же, баба не фонтан, но старательная и внимательная.

— Я понял, что ты от неё кипятком ссышь. Делай, чё хотел.

— Ща…

Немец неторопливо наливает себе вискаря, опустошает бокал, потом ещё один. Наливает в третий раз, но не выпивает.

— Ну, блять, развёл церемонию чаепития! Зверь, давай я просто шмальну по яйцам? — предлагает Пятый, сидя в стороне. — Быстро говорить начнёт!

Тянется к стволу привычным жестом, горя от нетерпения.

— Тебе лишь бы шмальнуть, — недовольно отзывается Немец. Закуривает сигару и склоняется над человеком Пороха.

— Глаза закрой, — командует, поднося сигару близко к лицу.

Тот испуганно верещит, мотает головой, таращит глаза нарочно, распахивая до предела. Немец обхватывает его за шею, фиксируя голову. Подносит зажжённую сигару к глазам. Тот автоматически их закрывает.

— Не надо! — визжит. — Всё скажу. Всё!..

— Говори, — приказываю. — Немец, отпусти…

Немец с неудовольствием отпускает голову, но ещё раз подносит зажжёный конец сигары к лицу пленённого. Наслаждается страхом. Втягивает его жадно, аж ноздри трепещут.

— Немец. Свали, кому сказал…

— Слышь, ты говори быстрее, — советует пленнику Пятый. — А то он долго развлекаться может.

Немец разваливается в кресле. Сожаление на лице написано. Недоволен, что развлечение отобрали. Ему бы в гестапо работать.

— Я всё скажу. Всё, что знаю… — тараторит пленник.

— Где Порох? — перехожу к главному.

— Не знаю.

— Немец… Потолкуй с ним ещё, — киваю в сторону. Немец азартно поднимается.

— Нет! Я… не знаю. Правда, не знаю. Я с ним не связываюсь напрямую. Кто бы меня к самому Пороху привёл? Но я людей его знаю. К-к-к-то таблетки поставляет… Могу сказать.

— Мне это неинтересно. Меня интересует сам Порох.

Немец опять дымит. С интересом смотрит в мою сторону. Едва не подскакивает — так хочется жертвой заняться.

— Я не знаю, г-г-г-де он! — трясётся от страха. Заливается потом. Воняет кислым страхом. — Но я знаю другое. Точки. Поставки… Людей.

— Немец, отвяжи. Пусть запишет всё. Имена, номера телефонов. Маршруты. Даты поставок…

— Только мне нужно будет… скрыться. Если П-п-порох узнает, что я сдал его бизнес, мне хана.

— Пиши, блять. Или я тобой займусь, — скалится Немец. — Тогда хана Пороха тебе раем покажется.

Пленник разминает пальцы затёкшие. Просит подать свой телефон.

— Я его уже прошерстил и всё скопировал, — отзывается Пятый. — Но пусть пояснит, что к чему, чтобы долго не ковыряться в этом дерьме.

— Да-да, конечно…

Долго и муторно. В комнате дышать нечем становится. Немец ещё надымил так, что топор вешать можно. От меня самого потом куревом нести будет. До блевоты.

— Эт-т-т-о всё, что я знаю…

— Нет. Не всё, — подаётся вперёд Немец. — Не всё… Дай, я его расколю, Зверь? Пять минут — и он расскажет даже то, что видел в года два или три!

— Заебал ты. Ладно, делай! — рублю воздух рукой.

Выхожу из комнаты. Хапнуть свежего воздуха. На время посмотреть. Поздно. Очень.

Малая уже наверняка десятый сон видит. Или нет? Телефон достаю, загружая приложение с данными видеокамер. Долго грузит, сука. Связь здесь, на цокольном этаже клуба, плохая. Почти не ловит сигнал. Интернет едва тащит.

Визг. Резкий и испуганный. Недолго длится. Дверь хлопает.

— Зверь, — зовёт Пятый. — Зайди. Послушай.

У пленника одно веко дико распухшее и покрасневшее. Глаз не открывается.

— Говори.

— Знаю, что у тебя есть к-к-крыса Пороха. Близко. Очень близко, — едва ворочает языком.

— Кто?

— Тот, на кого бы ты никогда не подумал, — тяжело дышит. — Давно рядом с тобой. Сам знаешь, — смотрит на меня одним глазом. — Кто.

Телефон вибрирует — данные загрузились. Смотрю. Картинка чёткая. Вмиг сатанею, видя как Ризван Малую трогает — плечи, лицо. За спину держит. Тепло. Близко.

Мразь.

Неужели он?

В груди — снова дыра размером с космос. Мысли в адском огне. От него… не ожидал. Ризван мне почти как брат. Я его сына на руках держал. Жену знаю… Жену… Жену, сука, зовут Ариной. Тоже. Как мою Малую.

С хуя ли?!

— Да, кажется, ты всё понял, — подаёт голос пленник.

— На кого бочку катит? — уточняет Пятый.

— На Ризва-а-ана, — тянет Немец. — Сам подумай…

— Хач? — хмурится Пятый. — Я ему не друг. Но в это гониво мне не верится.

— Не верится? — подскакивает Немец. — А ты подумай. В деревне. Как он за девку пасти всем был готов рвать, а? Моих положил. Двух.

— Твои ушлёпки до её пизды примерялись, — обрубает Пятый. — Хач приказ Зверя выполнял. С натягом правда. Смотри, чтобы не лопнула.

— Чё, ещё поговорить с ним? — уточняет Немец у меня.

Застываю. Как камень. В мозгах полыхнуло, а теперь — пустота. В предательство Ризвана мне с трудом верится. Но факты. Действия. Внимание. Всё так. Теперь понятно, почему Ризван за Малую впрягается.

Поначалу он мне чаще всех в уши дул, что я ошибаюсь. Отговаривал меня соваться в деревню. О другом говорил: «План твой — херня…»

Хорошо в уши дул. И он сам. Первым Малую схватил. Проверил пятна родимые. Привязал.

Другие бы её основательно примяли, полапали… Он не дал.

Ждал до моего прихода.

Говорил, что я неправ. Много раз.

Теперь понятно, почему.

Оберегает.

По приказу папаши.

— Если это так, Порох бы давно тебя, как клопа, придавил, — подаёт голос Пятый. — И всех нас заодно.

— Зачем? — спрашивает пленник. — Пороху так выгоднее. Знать, куда и зачем вы направляетесь. Что делаете… Быть в курсе всего — выгоднее!

— Ну, херово он дочку свою охранял, я скажу, — тянет Пятый. — Зверь всё равно добрался.

Да.

Но не так, как было по плану. Она же, сука, мне в мозги вкрутилась. Как саморез. Под самую шляпку. Если вырвать — то только вместе с долей моей плоти.

Теперь понесла. Как и я хотел.

Нетронутая. Неприкосновенная. Потраханная — да. Но какая баба ходит не продырявленной всю свою жизнь?

Я же о ней — постоянно. Заботой. Условиями. Ни словом, ни делом другим не позволяю тронуть.