– Убили!

Экипаж остановился перед ними. Стефани подняла голову и с изумлением узнала в нем двуколку Хэтерфилда. Знакомое лицо кучера было бледным.

– Залезайте, мисс.

– Я не могу!

Нельсон опять схватил ее и силой засунул внутрь. Дверь захлопнулась.

– А вы куда сейчас?

– Обратно к хозяину.

– Ничего не понимаю. Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Хэтерфилду грозит опасность или нет?

Нельсон развернулся и посмотрел в окно. В свете газовых ламп белки его глаз казались нездорового желтого цвета, но зрачки были черными, узкими, а сам взгляд – абсолютно трезвым.

– Ничего такого, с чем бы он не справился. Но впереди его ждут неприятности, и вам лучше не иметь к ним никакого отношения.

– Какие неприятности? И кого убили?

Нельсон пристально глянул на нее.

– Герцогиню Сотем, мэм. Закололи ножом для открывания конвертов в ее же будуаре.

Кровь отлила от щек Стефани. Она схватилась за ручку двери, чтобы не упасть.

– Вот это да! И полиция решила, что Хэтерфилд может помочь в расследовании?

Нельсон отрицательно качнул головой.

– Нет, мэм.

– Тогда зачем?..

– Полиция подозревает, что это он убил герцогиню. Сейчас его повезут в Скотленд-Ярд в экипаже полиции, как обычного преступника.

Центральный уголовный суд Олд-Бейли

Август 1890 года

Господа присяжные один за другим занимали свои мес-та. У них были пышные бакенбарды, которые скрывали выражения лиц, и потому отчаянные попытки Стефани обнаружить среди этих зарослей какие-то проблески сочувствия или, наоборот, нетерпимости к подсудимому ни к чему не привели.

Хэтерфилд, как обычно, стоял на своем месте, положив руки на ограждение. Она смотрела на него и видела скрытую боль в голубых глазах любимого, от которой у нее разрывалось сердце и было трудно дышать.

– Вы вынесли вердикт, джентльмены? – спросил – судья.

Главный присяжный встал.

– Да, ваша честь, – сказал он.

Помощник судьи вышел вперед и взял у него сложенный лист бумаги. Он прошел с ним через зал к столу судьи, который высоко возвышался над публикой, пришедшей на процесс и тихо сидевшей стройными рядами на лавках.

Судья взял бумагу, раскрыл и глянул на нее с каменным выражением лица. Потом поднял голову.

– Лорд Хэтерфилд?

– Да, ваша честь.

– Присяжные признали вас виновным в преступлении.

Виновен.

Сердце в груди Стефани на мгновение перестало биться. Она схватилась за край стола, чувствуя, что сейчас потеряет сознание. Толпа позади ахнула, кто-то крикнул.

Лицо Хэтерфилда побелело.

Деревянный молоток в руках судьи стукнул. Затем раздался его голос:

– Приговор суда будет оглашен завтра, в полдень, в этом же зале. Заседание на сегодня закончено.

– К вам посетитель, ваша светлость, – с уважением в голосе произнес охранник.

Хэтерфилд, не отрываясь, смотрел в каменный потолок, где трещины рисовали бесконечный замысловатый рисунок. Его разум до сих пор не мог отойти от шока, не мог осознать, как такое могло произойти. Что он никого не убивал, но суд признал его виновным.

«Виновен», – сказал судья. Но кто-то другой отправил леди Сотем на тот свет.

– Впустите его, – сказал Хэтерфилд.

Скрипнула дверь, и знакомые шаги Стефани застучали по плитам. Она остановилась у порога, и охранник аккуратно закрыл за ней камеру.

Хэтерфилд чувствовал, как его любимая переминается с ноги на ногу в паре шагов от него, не зная, что говорить и делать; ощущал горе и страх Стефани, повисшие в горячем, звенящем от тишины воздухе его темницы. Он протянул к ней руку.

– О, Хэтерфилд! – Она встала на колени рядом с его кроватью и положила ладонь ему на щеку.

Хэтерфилд сел и крепко обнял ее. Мягкие волосы Стефани пахли мылом и помадой и были теплыми под его губами.

– Тише, тише. Все хорошо, моя маленькая.

– Это невозможно. Почему они признали виновным именно тебя?

– Потому что умерла женщина. Ее жестоко зарезали в собственном будуаре. Кто-то должен понести за это ответственность.

– Я не могу в это поверить. Сэр Джон… – Стефани судорожно перевела дыхание. – Сэр Джон говорил о британском правосудии иначе. Он рассказывал, что порой виновных отпускают на свободу, но мы платим такую цену, чтобы невиновные не оказывались на виселице.

Хэтерфилд закрыл глаза, чтобы полнее ощутить всю Стефани в своих объятиях – ее запах, тепло, каждое вздрагивание плеч и каждый стон, который срывался с губ любимой.

– Послушай меня, сладкая моя. У нас мало времени. Я хочу увериться, что с тобой все будет в порядке. Нельсон за тобой присмотрит, он уже получил мои приказы. Еще я оставлю письмо сэру Джону, в котором объясню твою ситуацию, и пока твой дядя не появится вновь…

– Стой! Не говори так, словно все уже решено!

Он продолжал говорить, гладя Стефани по волосам:

– Дома и прочее, чем я владею, перейдет к тебе. Мой поверенный уже составил документы…

– Замолчи. – Стефани подняла голову и заглянула ему в глаза. – Это невозможно. Так не должно быть. Они не могут так с тобой поступить.

Хэтерфилд поцеловал ее – ведь что еще он мог сделать? Стефани была рядом с ним, а времени у них оставалось в обрез. Он нежно коснулся губ любимой, потом – ее щек. Накладные усы защекотали его кожу. Мягкость ее кожи казалась ему чудом.

Стефани отстранилась от него всего на чуть-чуть. Глаза ее были мокрыми.

– У меня для тебя кое-что есть.

– Что именно? – Он не мог оторваться и все целовал ее сладкое лицо.

Стефани нашла пальцами пуговицы своего бесформенного пиджака, который скрывал от внимательных глаз ее женственные формы. Она принялась медленно, один за другим, продевать медные кружочки в прорези, не сводя с Хэтерфилда мокрых глаз. С каждым движением руки кровь в ее жилах вскипала все сильнее.

– Милая, мы не можем… – с трудом произнес Хэтерфилд. Но она с таким видом расстегнула последнюю пуговицу, что он все понял. Это произошло еще до того, как Стефани раскрыла пиджак и показала ему округлившуюся под жилетом талию. Теперь ему стало ясно, какой сюрприз приготовила любимая.

– О боже, Стефани, – прошептал он.

– Я не могла сказать тебе раньше. – Теперь слезы заструились вниз по ее щекам. – Я подумала, ты можешь сделать какую-нибудь глупость. А потом, когда я наконец убедилась, что это правда, мы были очень заняты процессом, и я решила сказать тебе позже, когда тебя освободят, и у нас вместе…