Разумеется, у нее не было машины, однако она переносила своего ребенка по квартире в автомобильном кресле. Когда она готовила еду, то брала его с собой на кухню и усаживала в кресле на стол. Он не был привязан. Однажды вечером, занятая готовкой, она услышала глухой удар («отвратительный стук», как она частенько повторяла в суде), повернулась и обнаружила ребенка, лежащим лицом вниз на полу. Он сразу же заплакал, однако его глаза не двигались, а дыхание стало сбивчивым: стало очевидно, что с ним что-то случилось.

Она позвонила в службу спасения, однако не смогла объясниться. Она попыталась позвонить мужу, который знал английский, однако линия была занята службой спасения. Она выбежала на улицу, чтобы попросить вызвать «скорую» прохожих, однако к тому времени полиция уже отреагировала на ее взволнованный, пускай и совершенно неразборчивый звонок.

Они обнаружили ребенка, у которого из носа и рта шла кровь, его немного трясло и он терял сознание. Полиция не пустила мать в «скорую» вместе с ребенком, и его отвезли в больницу – состояние малыша все ухудшалось. Компьютерная томография выявила тяжелые внутренние травмы, однако поначалу казалось, что он может выжить. Тем не менее его сердечно-сосудистая система отказала, и, несмотря на все попытки его реанимировать, он умер через 12 часов после того, как его мать вызвала «скорую».

Насколько нам известно, по естественным причинам каждый из трех отдельных симптомов, которые в совокупности указывают на синдром детского сотрясения (такие, как нарушение свертываемости крови), случаются крайне редко. Хотя об этих редких естественных причинах и нельзя забывать, мне казалось, что кровотечение, отек мозга и кровоизлияние сетчатки указывали на то, что ребенок перенес тяжелую травму. Порой такая травма может быть получена в результате несчастного случая, например автомобильной аварии. Иногда же, особенно при отсутствии каких бы то ни было внешних признаков, это вовсе не случайность.

В данном случае мои подозрения, что ребенка трясли, подкреплялись также и тем, что, несмотря на внутреннее кровотечение, у младенца не было перелома черепа, никаких ушибов на голове, да и вообще никаких внешних травм, указывающих на то, что он плюхнулся со стола на твердый пол. У него была классическая триада симптомов, хотя травма позвоночника в области шеи – еще один из характерных симптомов – не наблюдалась.

Его мать судили по обвинению в непредумышленном убийстве. Судмедэксперт защиты посчитал, что полученные ребенком травмы говорили о том, что он либо перенес травму, связанную с тем, что его трясли, либо удар по голове. Он согласился, что у шестимесячного ребенка наиболее вероятной причиной подобных повреждений было сотрясение, а также добавил, что иногда невозможно установить, является ли основополагающим фактором сотрясение или удар, так как дети, которых трясут, затем иногда с силой падают на пол. Тем не менее в общем он заключил, что ребенок в итоге умер от отека мозга, и обнаруженные травмы подтверждали рассказанную его матерью историю.

Выступив в качестве свидетеля обвинения, я сообщил адвокату свое мнение по этому поводу, указав на отсутствие ушибов или каких-либо других внешних свидетельств якобы случившегося падения. Когда об этом сообщили судмедэксперту защиты, он привел в качестве примера знаменитое дело о двухлетнем ребенке, который упал с полуметрового стула в «Макдоналдсе» и умер из-за отека мозга без каких-либо внешних симптомов.

Присяжные признали мать невиновной в непредумышленном убийстве. Она осталась на свободе.

Год спустя у нее родился второй сын. Местные власти знали, что ее помиловали, однако считали, что у них достаточно оснований полагать, что новый ребенок может быть подвержен в ее руках опасности. Они запустили судебное разбирательство по делу об опеке, чтобы забрать у нее ребенка.

В Королевском уголовном суде присяжных мать, обвиняемая в непредумышленном убийстве ребенка, будет приговорена лишь в случае, если ее вина будет доказана вне всяких сомнений. Семейный суд, рассматривавший запрос местных властей на лишение ее родительских прав, должен был снова пересмотреть дело – но при этом опираясь на совершенно иной уровень доказательств. В семейном суде при вынесении решения применяются более низкие стандарты доказывания – соотношение вероятностей: для этого суда достаточно, чтобы вероятность вины составляла 50,1 % – нет необходимости, чтобы вина была доказана вне всяких сомнений. Таким образом, различные суды могут принимать различные решения на основании требуемых в них уровней доказательств, и зачастую бывает так, что у Королевского суда оказывается недостаточно доказательств, чтобы осудить за убийство ребенка, однако семейный суд решает, что доказательств достаточно, чтобы забрать из семьи брата или сестру погибшего. Таким образом, тот гибкий продукт, который я когда-то считал незыблемым, становится вопросом не фактов, а определений.

Никого нельзя отправить за решетку на основании того, что они виновны «по соотношению вероятностей». Даже если семейный суд решит, что человек «скорее всего» убил своего ребенка, этот человек останется на свободе. А так как их судебные разбирательства закрыты для прессы и общественности, то никто об этом даже не узнает. Хотя они и могут быть в курсе, что суд постановил изъять из семьи выживших или рожденных впоследствии детей либо что для них были выбраны какие-то другие способы защиты. Единственная задача семейного суда – не отправлять родителей в тюрьму, а защищать детей, что и случилось в деле женщины, сказавшей, что ее ребенок выпал из детского автокресла.

Для судмедэкспертов эта пропасть, разделяющая два суда и два стандарта вины, может стать сущим кошмаром. На основании наших показаний о смерти первого ребенка невиновным, убитым горем родителям может быть отказано в праве воспитывать других детей. Либо же, наоборот, предоставленная нами информация может подвергнуть второго ребенка риску быть убитым жестокими родителями.

Повсеместная склонность к снисходительности по отношению к матерям, которой подвержены все, даже я сам в начале своей карьеры, является проявлением глубокого человеческого сострадания, испытываемого большинством людей по отношению к подверженным стрессу родителям. Мне достаточно вспомнить про Криса в детстве, чтобы испытать это сострадание прямо сейчас. Если бы ко мне в дверь стучалась нищета, долги забирались в окна, а хаос наполнял каждую молекулу воздуха в доме, смог бы я сдержать свое раздражение? Не будь у меня возможности сбежать у себя дома в тихое место, смог бы я не допустить, чтобы усталость и напряжение не переросли в ярость?

Сострадание определенно имеет право на существование, однако, когда дело касается насилия над детьми, мы должны применить свое сострадание и к тем, кто, возможно, еще не был рожден. Когда общество, когда судмедэксперты наконец осознали, насколько часто случаются детоубийства, каждая детская смерть стала иметь двойное значение. Правосудие для погибших, само собой. Вместе с тем безопасность остальных детей в семье получила наивысший приоритет. Нашей склонности к снисходительному отношению больше не было места.