– А вы вправе давать такие обещания? – поинтересовалась Адиан. – Как я понимаю, вы – рядовой ученый?

Уолр помедлил. Потом кивнул:

– Да, как ученый, пусть и не рядовой, не вправе. Но как второй наследник нижнего уровня – могу и много большее.

* * *

Тедди было муторно.

Его ни в чем не подозревали. Командир, появившийся в рубке после почти двадцатичасового сна, обнаружил Тедди, корпящего над неварским компьютером, и сказал несколько одобрительных слов. И даже Мегер, нахмурившись для порядка, признала, что Тедди «один из самых способных и талантливых кадетов».

Беда была в том, что Тедди сам чувствовал себя виноватым.

О, нет! Он не собирался, в традициях депрессивной русской литературы, каяться перед Горчаковым: «командир, я без разрешения использовал безусловные доминанты и вызвал нестабильность искина». Это ведь ничего не изменит. Свой урок Тедди получил и усвоил, страдать попусту нет нужды.

Но все-таки он был виноват.

Лучшим лекарством от душевных терзаний Тедди считал труд. Так говорили папы, так говорила мать, так говорила пастор Райя, да и сам Тедди успел в этом убедиться.

Беда в том, что работать было не с чем. У него даже планшетки с собой не было! В неварских компьютерах можно было копаться еще долго, но ничего интересного или необычного в них не оказалось. Очень совершенные арифмометры, не более того. На уровне земных «персоналок» первой трети двадцать первого века. Конечно, если бы ситуация требовала овладеть ими полностью, перепрограммировать, научиться работать с их программами… Но и Криди, и Анге с этим справлялись куда лучше, чем Тедди. Труд превращался в пустую трату времени, а как говорила мама: «не гневи Господа бесцельным трудом, лучше помолись».

В Бога Тедди не верил, но ради того, чтобы маме было приятно, усердно помолился и даже покаялся в своей неосторожности. А потом принялся слоняться по кораблю. Часа два болтался в невесомости, наслаждаясь бесплатным аттракционом, потом на него наткнулся Соколовский, прочитал лекцию о вреде невесомости для несформировавшегося до конца костно-мышечного аппарата и прогнал в жилое кольцо.

Там Тедди повезло – он наткнулся на Лючию, которая тоже явно скучала. Готовить на чужой кухне ей не позволили, да и продукты были незнакомыми. Она предложила было налепить аранчини, воспользовавшись найденным фаршем и какой-то странной крупой. Но как выяснилось, фарш состоял из перемолотых червей, лицо Лючии пошло красными пятнами, и она стала сбивчиво объяснять, что подзабыла рецепт, крупа, по здравом размышлении, слишком твердая, к тому же, она не уверена, что имеющееся на корабле масло годится для обжарки рисовых колобков.23

Теперь Лючия маялась тем же самым бездельем, что и Тедди. Длинношеяя девушка Анге показала ей, как чистить фильтры в системе вентиляции, Лючия несколько часов старательно выполняла эту работу, а потом нашла себе укромное местечко в какой-то лаборатории, обнаружила там бумагу, цветные карандаши и принялась рисовать.

За этим занятием ее и обнаружил Тедди.

– Вау! – воскликнул он, подойдя к Лючии.

И почувствовал, как лицо заливает краска.

Лючия нарисовала старпома Матиаса. Очень узнаваемо. Старпом был изображен стоящим вполоборота, развернув голову и грозя пальцем, словно обнаружил, что его рисуют без разрешения.

Негодование нарисованного Матиаса можно было понять – Лючия изобразила его совершенно голым. Хорошо хоть со спины.

– Похож? – то ли не смутившись, то ли решив не терять лицо, спросила девушка.

– Ну да… – Тедди тоже решил, что не позволит показать смущение. – Лицо похоже. Остальное – не знаю.

– Я вот тоже не знаю, – со вздохом сказала Лючия и смерила Тедди взглядом. – Скажи, я тебе нравлюсь?

– Да, – твердо сказал Тедди.

– Приходи лет через пять, – решила Лючия. – Разница в возрасте будет простительной.

– А сейчас что: непростительная? – возмутился Тедди.

– Ну ты же дите еще совсем, – Лючия вздохнула, скомкала набросок, поискала глазами, куда выбросить, и спрятала в карман комбинезона. – Хочешь, тебя нарисую?

Тедди сглотнул и кивнул.

– Садись за тот стол, подопри голову рукой. И задумчиво смотри на меня, – Лючия взяла чистый лист. – Раздеваться не надо.

– Вот еще, – возмутился Тедди и сел напротив. Смотреть на Лючию было приятно. – Скажи, зачем ты вообще пошла в космос?

– А ты? – Лючия взяла карандаш и прищурилась, глядя на Тедди.

– Я люблю космос. А тебе, кажется, все равно. Будто мы на лунной орбите болтаемся.

– Это очень хорошая работа, – наставительно сказала Лючия. – У меня тетушка – инженер жизнеобеспечения на туристическом лайнере. Работа не очень и сложная, особенно если корабль большой. Надо уметь контактировать с пассажирами, это главное. А я обаятельная, у меня получится.

– Чушь какая, – возмутился Тедди. – Стала бы певицей, или стэндапером, или профессиональной собеседницей в баре…

– Фу! Профсобеседница – это вообще почти проститутка. Певица – да… Но у штатных работников космофлота страховка, зарплата высокая, надбавки за дальность перелета…

– Еще скажи «пенсия»!

– И пенсия тоже. У тебя богатая семья?

Тедди смутился.

– Ну… у нас большой агрокомплекс. Наш, собственный. Мы можем пол-Техаса накормить. А знаешь, как в Техасе пожрать любят? У нас в Техасе…

– Знаю. «У нас в Техасе все большое», ты этот анекдот с детства рассказываешь.

Карандаш Лючии быстро бегал по листу бумаги. Она даже ничего не правила.

– «С детства», – обрадовался Тедди. – Значит, признаешь, что я не «дите».

– Ничего я не признаю… Так вот, у тебя семья большая и богатая. А у меня большая и… не очень богатая. Когда тетушка предлагает помочь с поступлением на инженера систем жизнеобеспечения – отказываться не станешь…

Тедди смущенно молчал. Понятно, что кто-то богаче, кто-то беднее. Но ему всегда казалось, что Лючию этот вопрос совершенно не волнует – она красиво одевалась и вела себя так, словно у нее в карманах миллионы.

– Я почему, думаешь, за теми туфлями так гонялась, что мы на корабль опоздали… – продолжала Лючия. – Они на станции продавались без налогов, в два раза дешевле, чем на Земле… Тедди?

– Что?

– А как это – иметь двух отцов? Почему у вас так принято?

– Это после катастрофы на ядерной станции. Ну, той, в конце двадцатого века. Многие мужчины стали стерильными или их дети рождались с пороками развития. Для зачатия ребенка поврежденные участки ДНК чинили, используя доноров. То есть получалось, что у ребенка два отца. Ну и… в общем стали и браки так заключать. Женщина и два мужа.