к нему рукой, аккуратно убрала висячие космы и, приглаживая их, спросила:

– Вадим, а когда ты сделаешь косичку?

– Вечером обреешь мне голову и лицо. Не нужны ни мне, ни тебе эти лохмы. Переквалифицируюсь в младенца, – конечно, он пошутил.

– А почему в младенца?

– Потому, что он вступает в новую жизнь.

– Младенец так младенец. Вырастут у тебя шелковистые волосы. А что с зубами делать будешь?

– Зубы я не отращивал.

– Младенец беззубым рождается.

– Нет уж! – тихо засмеялся. – Зубы себе не выбью.

– И не думай.

Вадим выглядел бодрым, что говорило о неистребимом жизнелюбии. Ей хотелось верить, что ночью ей просто померещилось, как с ней часто бывает. Или, что ближе к истине, была неудачная инсценировка.

У ворот при расставании с тайной радостью обратилась к нему:

– Я сяду у окна и буду гадать.

– Ты увидишь меня вечером, но не поддавайся чувствам. Я тебе все расскажу о себе.

В конце проулка она не помахала рукой на прощание. Лишь обернулась: он смотрел ей вслед.

Взращенные любовью вера и надежда вели Валентину. Вера во всепрощающего Бога и надежда на твердое заверение любимого.

ГЛАВА 25

…Валентина медленно отдалялась. Когда она исчезла из поля зрения, Вадим, всхлипнув, со злостью вонзил зубы в свою руку, прокусил до крови. Спустя мгновения лицо озарила улыбка, адресованная Джулии. Он на коленях подполз к ней, взял за передние лапы, вместе с ней поднялся.

– Смею полагать, милочка, что непредусмотренная передышка вернула вам утраченные силы. Вижу, вижу, как горят от нетерпения Ваши глаза. Рад, от всего сердца рад Вашему стремлению приобщиться к высокому искусству. Я безумно благодарен судьбе. Вы даже не можете представить себе, какие чувства во мне пылают. Да, до самозабвения благодарен судьбе за то, что удачно обнаружил в Вашей душе потаенную, но нетленную любовь к танцам. Благодарю, благодарю, – приложился к ее лапе. – Начали, моя милочка, – и увлек ее в медленное кружение.

Курс обучения длился до захода солнца. Когда солнце зашло за горизонт, Вадим отпустил Джулию.

Та, то ли от радости, то ли от усталости, сразу повалилась на бок.

– Прелестно, моя милочка, прелестно, спасибо за огромное удовольствие, которое я получил в партнерстве с Вами, – с умилением аплодировал ей. – Осталось научиться Вам томно вздыхать. Это несложно: приоткройте ротик, остановите на мне нежный взгляд и испустите волну воздуха, такую, знаете, бесшумную, но длинную. Потренируйтесь, у Вас получится. А я Вас покину. Вскорости вернусь в неглиже, я весь в волнении. Ах, какие муки эти переодевания! Чао, чао, – поспешил в дом.

Он вошел в гостиную, сел на диван, опустил омертвелое лицо в ладони. Затих…

Он встрепенулся, когда тишину встревожил тягучий вой собак. Вскинул голову: за окном стояли сумерки.

– Она взошла, – покрылся потом.

Он встал с дивана, вышел из комнаты, но вдруг устремился к лестнице, ведущей к кабинету.

– Позволь накопиться злости, не торопи. Джулия! Джулия! – крикнул впопыхах.

Джулия после нескольких попыток все-таки содрала очки, однако от наряда не смогла освободиться.

Уловив крик, собаки прекратили вой, помчались на зов. Наверху, в кабинете они застали

хозяина, стоящего на четвереньках перед зеркалом.

Вадим смотрел на свое отражение. Сквозь ниспадавшие спутанные волосы проглядывал злобный прищур.

Визави исполнился ярости:

–Трусливая душонка! Мерзкая образина! Чего ждешь?! Ты желаешь, чтобы я терпел тебя таковым еще год – не бывать этому! Иди и очисть себя от скверны. Не дрожи, я буду сопровождать тебя. Внимай только мне! Там дожидается тебя достойное будущее – что тебе еще нужно?!

Вадим уронил голову:

– Я подниму на луну взгляд, но что потом? Как потом мне уберечься от людских глаз? Не спастись от них, паду в бездну позора.

Голова взметнулась – отражение в зеркале запылало ненавистью:

– Дурень, ты раскрепостишься, завоюешь свободу. Иди, Валя стоит у окна, ждет тебя.

Вадим страдальчески проговорил:

– Она получит одни мучения.

– Кому внимаешь?! Это она, трусливая душонка, падет, но ты возвысишься. Люди любят поклоняться сильным личностям, Валя из их числа.

Вадим замолк.

– Тяжко мне, вина гложет, – простонала душа.

– Тяжко тебе от трусости твоей, – ответило ей существо. —Не слушай это ничтожество. Ты совершишь подвиг. Гордость за этот поступок поднимет тебя на горделивую высоту. Что людишки?

Их взгляды не достигнут и низа твоего.

– За гордость платят страшную плату. Страх закрыл мой взор, я бьюсь в потемках. Я любить хочу.

– Заглуши эту душонку и обретешь бесстрашие. Ты жестоко расправишься со своими обидчиками. Что есть слаще мести?!

– Ложь, Вадим. Ты обретешь неприкаянное гибельное одиночество. Потускнеют любимые глаза. Я любить хочу.

– Что любовь?! Скоропортящийся плод воображения.

– Ложь. Истинная любовь не игра воображения, а вечные отклики двух созвучных душ.

– Слушай меня, не ее. Ты стремишься к возвышению. Как тут без злости?! Слезливая любовь – жалкая жертва. Неужели ты хочешь остаться навсегда жалким червяком?!

– Тяжесть вины гнетет. Я хочу любить.

– Не слушай ее, от нее одни страдания, на что она тебе? Не ты ли презирал ее? Ты не виновен, распни, распни ее! Или вручи ее мне – если не ты, то я.

– Не отдавай меня ему, любви не станет места. Признаешь ты потом Валентину?

– Иди, не медли, Валя высмотрела все глаза. Ты обещал прийти – слово мужчины или беспутной девки?!

Луна восходит в зенит, иди, победи ее!

– Я хочу любить! – вдруг возопил Вадим.

Из глаз брызнули слезы:

…Я тяжко виноват. …Я мог спасти его, страх за гордыню не позволил. …Ты не позволил. …Я понял, кто ты, я узнал тебя.

Свесив голову, Вадим плакал:

– Ты опустил меня на колени… закабалил, как домработницу… я не смел любить.

Посмотрел в зеркало:

–Я виноват, слышишь?.. Где ты? Я не страшусь вины! Где ты?… Испугался… Я не боюсь.

Вадим встал с колен, подошел к окну, резким движением раздвинул шторы – взору явилась полная луна.

Он взялся за оконные ручки, сильным рывком дернул их на себя. Окна распахнулись, створки ударились об угол стенного проема – расколотые стекла кусками полетели вниз, поранили руку, из ран потекли струйки крови.

Он поднялся на подоконник, выпрямился во весь рост, открыто посмотрел на луну.

– Я виноват… Я виноват, – с облегчением произносил.

Из ран продолжала течь кровь, собаки учуяли запах. Предчувствуя беду, они, отбросив неведомый страх, от которого жались к стене, бросились к Вадиму, с тревожным рычанием вцепились зубами в нижние края брюк.

– Вадим – послышался ему голос Валентины. Он резко обернулся, потерял равновесие.

– Мразь! – уловил слух, когда падал вниз. Собаки устремились за ним.

От удара о землю Вадим потерял сознание.