– Что сказали медики? – спрашивает Александр пять минут спустя.

Хлоя по-прежнему сидит, сжав челюсти и уставившись в одну точку.

– Имеете полное право поплакать, – уточняет майор.

Он прибавляет скорость, надеясь, что она немного расслабится.

– Так что сказал врач? Я должен знать, это важно для дальнейшего.

– Я не желаю об этом говорить!

– Отвечайте, – приказывает Гомес, не повышая голоса.

Она прижимается виском к холодному стеклу.

– Никаких следов ударов, кроме гематом, которые я получила при падении. Никаких следов… ничего.

Гомес готов был поспорить. Этот тип слишком хитер, чтобы оставить собственную ДНК.

– Вы успокоились?

– Мне бы хотелось вернуться домой.

– Вы можете поехать ко мне, если желаете, – предлагает Гомес.

Тем хуже, если он нарушает правила. Учитывая его нынешнее положение…

Хлоя колеблется. Конечно, она боится оставаться одна у себя дома. При одной только мысли об этом ее горло сжимается до удушья.

Не исключено, что Тень может вернуться этой ночью. Но ей необходимо снова обрести свое убежище, свои вещи, свой уклад. Ухватиться за привычную обстановку, знакомые запахи.

Среди хаоса необходимы точки опоры.

– Мне завтра утром на работу, я не могу ночевать у вас. И мне нужно принять душ.

– У меня тоже есть ванная комната, – с легкой улыбкой замечает Гомес. – А завтра воскресенье.

Хлоя не знает, какой еще предлог выдумать. Лучше уж сказать правду.

– Мне нужно побыть одной. Но спасибо за предложение.

Он снова прибавляет скорость, она хватается за приборную панель. Напряжение такое, что его можно потрогать.

Хлое хочется кого-нибудь убить. Закричать. Удариться головой об стену.

Александру хочется закурить, хочется прижать психа, который только что причинил ей такую травму. Наверняка пожизненную.

Ему хочется обнять ее и утешить.

– Мне очень жаль, что вам пришлось через все это пройти, – добавляет Гомес.

Ее мучительно душат рвущиеся наружу слезы.

– Клянусь, он за все заплатит, – добавляет Александр.

Больше они не говорят друг другу ни слова, пока «пежо» не останавливается на улице Мулен.

– Я провожу вас, – заявляет майор. – Осмотрю дом.

Это предложение успокаивает Хлою, но больше всего ей не терпится остаться одной. Чтобы уже не нужно было делать вид, что она сильная.

Они заходят в дом, Хлоя направляется в гостиную. Встает у окна. Гомес осматривает каждую комнату.

– Все чисто, – сообщает он наконец.

– Доброго вам вечера, майор. И спасибо.

Александру не по себе из-за того, что он вынужден предоставить ее своей судьбе.

– Я позвоню вам завтра. И вы звоните без колебаний. В любое время, ночью и днем.

Он кладет ей руку на плечо, чувствует, как она вся сжимается.

– Он принял меня за чокнутую, – еле слышно говорит она.

– Кто?

– Врач… Он… Он сказал, что у меня ничего нет, совсем ничего. Что со мной, наверно, глупо пошутили… Глупо пошутили, вы хоть отдаете себе отчет?

– Не думайте больше об этом, – просит Гомес. – Жалобе дадут ход. И мы его схватим, поверьте мне.

– Никто его не схватит, – предсказывает Хлоя.

У Гомеса ощущение, будто ему дали пощечину, его рука сжимается на плече молодой женщины.

– Я умру, я знаю. Я это чувствую.

Он вынуждает ее повернуться; она не плачет и холодна как лед.

– Чтобы убить вас, ему придется сначала убить меня.

Наконец он покидает дом, и, едва заперев за ним дверь на два оборота, Хлоя скидывает одежду. Вернее, сдирает ее с себя, словно та жжется.

Вместо того чтобы отправить ее в грязное белье, она выбрасывает все в мусорное ведро. Будь в доме камин, она бы ее сожгла. Все, к чему он прикасался, должно исчезнуть.

Но она не может избавиться от собственной кожи, не может освежевать себя. Тогда она запирается в ванной и становится под струю горячей воды. Очень горячей.

Почти обжигающей.

Намыливается с головы до пят, раз за разом, лихорадочно трет кожу. Истерика.

Может, ей все-таки удастся все смыть. Она просидит здесь хоть целую ночь, если потребуется.

* * *

Гомес поднимает воротник куртки.

Очередная холодная ночь среди многих прочих. Ночь без сна. Среди многих прочих.

Пристроившись метрах в тридцати от дома, он наблюдает. Глаза его пока не подводят.

Если говнюк покажет хоть кончик носа, он заставит его пожалеть, что тот вообще родился на свет.

Но невидимка остается невидимкой. Вообще-то, логично. Александр опять пробует набросать его профиль, это помогает не заснуть. Он спрашивает себя, что может связывать Лору и Хлою, не считая очевидной внешней привлекательности.

Судя по портрету, который набросал ее брат, Лора была бойцом, не склонным опускать руки. Конечно, за ней не стоял карьерный взлет, как у Хлои, очевидно, потому, что в двадцать лет она в порыве чувств бросила учебу в университете, чтобы последовать за мужчиной на другой конец света. Но за некоторое время до смерти у нее хватило мужества вернуться к заочному обучению, она даже ходила на вечерние занятия. И, что еще более удивительно, свободное время она посвящала борьбе против жестокого обращения с женщинами в феминистской организации, вице-председателем которой и была.

Прикуривая очередную сигарету, майор осознает, что этот извращенец не ищет легкой добычи. Он, без сомнения, любит, чтобы они сопротивлялись, чтобы они сражались до конца. До смерти.

Он любит их красивыми и сильными. Непокорными и опасными.

Уже почти четыре утра, у Гомеса ломит поясницу. Но его боль не имеет значения. Важно только, чтобы Хлоя могла спать в безопасности.

Важно только, чтобы эта женщина вернула себе свою жизнь.

Ведь он свою потерял.

* * *

Кто-то стучит в боковое окошко, Гомес просыпается, вздрагивая. Уже светло, на тротуаре стоит Хлоя, кутаясь в большую шаль. Майор выпрямляется на сиденье, опускает стекло.

– Привет, – говорит Хлоя с легкой улыбкой.

У него челюсти свело от холода, жуткая боль словно режет лицо пополам.

– Вы провели ночь здесь?

– Похоже на то, – отвечает Александр.

– Идемте, я сделаю вам кофе.

Он не заставляет себя уговаривать, идет за Хлоей до самой кухни. Вид у нее более спокойный, чем вчера, почти безмятежный. Что совершенно не убеждает майора.