Но Галину Ивановну проблемы метеорологии волновали как раз меньше всего. Ее желудок сковали голодные спазмы, отчего ее настроение испортилось окончательно.

— За три дня мы сдохнем от голода, — проворчала она сердито.

Но Джузеппе весьма учтиво заметил:

— Человек без пищи проживет неделю и больше, но без воды загнется в одночасье. Нам это не грозит. Воды вокруг больше чем достаточно.

Галина Ивановна фыркнула, но замолчала. А Джузеппе потер разболевшуюся рану на груди и тихо сказал, обращаясь теперь уже к Анюте, поскольку давно определил в ней надежного союзника, схватывающего и понимающего с полуслова:

— В любом случае нам надо сидеть и дожидаться утра. Как это у вас говорится, утро вечера мудренее?

Очередной порыв ветра забросил в грот столько воды, что они погрузились в нее почти по шею. Галина Ивановна закричала, но Анюта сдержалась, хотя ей показалось, что начинается всемирный потоп и их вот-вот вынесет наружу на расправу разгулявшейся стихии. Но волна благополучно откатилась назад, до следующего ветрового удара. Судорожно хватая ртом воздух, они цеплялись за мокрые камни, и каждый молился про себя, чтобы новые потоки воды не унесли их в овраг и удалось дожить до утра.

Галина Ивановна то и дело принималась что-то тихо ворчать и пару раз даже пыталась выползти из грота в поисках более надежного убежища. Тогда Анюта и Джузеппе не слишком вежливо оттаскивали ее за подол или за шиворот — как придется — и велели сидеть на месте.

Джузеппе снова чувствовал себя неважно. Он знал, что сейчас не в состоянии сделать ни единого шага, и втайне радовался временной передышке. И хотя она несла в себе массу неприятных моментов, все же он получил отдых своему натруженному сердцу и раненому легкому. Он умел радоваться жизни и был бесконечно счастлив, что ему вовремя удалось разглядеть эту выемку под скалой. Иначе их давно можно было занести в список для поминовения, в этом он не сомневался, потому что слишком хорошо знал, какую опасность таят в себе горы во время дождя, да еще с ветром, да с еще насыщенным грозовым электричеством воздухом…

Его мысли переключились на Анюту. Они проработали в миссии бок о бок более двух лет, и он почти ничего не знал о ней. Понадобилось пройти сквозь ужасы гражданской войны и стихийных бедствий, чтобы понять, насколько эта славная девушка вписывается в образ русской женщины — сильной, красивой, независимой. Об этом он читал у Льва Толстого, но только теперь осознал, что это не было преувеличением или комплиментом великого писателя своим соотечественницам. Хорошая девушка, думал он с необъяснимой тоской, славная, крепкая, не боится рисковать, когда это нужно. И красивая… Тут он вспомнил, какими взглядами Анюта и Костин обменялись при их первой встрече в «Бартанге». Он сидел за соседним столиком и видел, как побледнела, а потом покраснела Анюта, когда Костин появился в зале ресторана. Кажется, они встречались раньше и были больше чем друзья.

Джузеппе хотелось, чтобы Костину и Анюте удалось пережить все испытания, встретиться опять, и тогда, он чувствовал это, все пойдет как надо, снова войдет в нормальную колею. Ему нравилась девушка, но она предпочитала другого мужчину и, значит, была табу для него в прошлом и в настоящем. Но все же он думал о ней. Ведь никому не ведомо, что приготовило им будущее. И если наступит время, когда они будут вспоминать об этом дне в кругу семьи или друзей, они будут уже другими. И Анюта, и сам Джузеппе, и Костин… Изменится их отношение к миру, к жизни и в особенности к тем, кого они любят…

Судьба Галины Ивановны была ему безразлична.

Эта женщина не вызывала у него никаких положительных эмоций, даже сострадания. Временами ему хотелось, чтобы эту гнусную ведьму унес грязный поток. Она измотала им нервы и, словно вампир, высосала все силы.

Тут на Джузеппе обрушился очередной водяной залп, дыхание сбилось, и все мысли, кроме одной — надо выжить, — вылетели из головы…

Так тянулась эта ночь, этот многочасовой кошмар, состоящий из громовых, умноженных эхом раскатов, зловещих сполохов синеватого огня, налетов ветра и ударов воды. Но к утру ветер почти стих, воды в гроте убавилось, и Анюта, вытягивая ноги, первый раз за последнее время подумала, что они, вероятно, выживут. Она сказала об этом Джузеппе, и итальянец с ней согласился.

— Главное — снова увидеть солнце, а остальное ерунда, — сказал он довольно весело, но серые губы и потускневшие глаза бывшего любимца женщин и признанного весельчака выдали его. Утро не принесло ему облегчения, но Джузеппе тщательно скрывал боль за показной бодростью. И Анюта, догадавшись об этом, не стала спрашивать его о самочувствии.

— Господи, как хочется выбраться из этой чертовой западни. — Она расправила плечи и потянулась, коснувшись пальцами скользкого от влаги потолка их убежища. — Не знаю, правда, смогу ли я встать на ноги. Кажется, я разучилась ходить.

— Мы что, уже выходим? — оживилась Галина Ивановна.

Она прижала к груди свою сумочку и смотрела на Джузеппе, как на икону Пресвятой Богородицы. Видно, окончательно признала его главенство.

— Нет, — ответил ей Джузеппе довольно строго, — остаемся здесь. Надо подождать, пока полностью не рассветет и не прекратится дождь.

— Да, — сказала Анюта, высовывая голову из грота, — еще темновато, и дождь поливает вовсю.

Можно запросто загреметь куда-нибудь и переломать ноги.

И они продолжали сидеть в своем тесном убежище до тех пор, пока в сером свете не проступили ближние скалы и отвесные стены расселины, дно которой превратилось в русло бурной и грязной реки.

Тогда они покинули грот — сначала через водяной занавес водопада проскочила Анюта, затем — Галина Ивановна и, наконец, Джузеппе. Он двигался медленно, с трудом. Поврежденное колено отказывалось служить, ноги словно одеревенели и с трудом совершали движения, которые им следовало совершать.

Галина Ивановна торопливо отошла в сторону и принялась рыться в сумочке, переступая ногами от нетерпения. Что она там искала и с какой целью, так и осталось тайной, потому что от неловкого движения туфля соскользнула с ее правой ноги, и тут же водный поток унес ее вниз.

— Моя туфля, — завопила хохлушка и бросилась к краю обрыва, затянутого жидкой грязью. — Моя туфля! Я потеряла туфлю!

— Отойдите от обрыва! — прикрикнула на нее Анюта. — Хотите свалиться вниз?

— Как я спущусь к озеру? — Галина Ивановна страдальчески скривилась. — Я же и пары шагов не пройду!

Джузеппе молча покосился на нее, затем уселся на камни и снял с себя промокшую насквозь куртку. Перочинным ножом он отделил от нее рукав. От подола юбки Галины Ивановны оторвали две полоски, превратив рукав в своеобразный опорок, который хохлушка с усилием, но натянула на свою отекшую в тесных туфлях ногу.

— Ну как? — спросил деловито Джузеппе, пряча нож в карман. — По-моему, неплохо получилось? До озера доберетесь, а там что-нибудь придумаем.

Галина Ивановна, вместо ответа, пробурчала нечто маловразумительное, но, если судить по тону, это бормотание не слишком походило на благодарность. Она отошла в сторону, огляделась и скрылась за камнями.