Вот с того-то дня пран Эйлия и не позволял себе иных вольностей, кроме как написать альбу на кевинальский манер или сонет, который предпочитали в Трагере. Но даже не отправлял их бывшим пранам своего сердца. Записывал в тетрадь с красивой тисненой золотом обложкой и иногда перечитывал, сидя в любимой Жасминной беседке. Но он продолжал считать себя поэтом и любил повторять изречение древнего мудреца: «Можешь не писать, не пиши». Сам же он не писать определенно не мог. В голову так и лезли строки, рифмы, разные ритмы и размеры.

– Полные горсти тоски доведется испить… В этом краю, где покинуло счастье меня… Нет, где покинула радость меня. Вот! Мечта улетела, лишив меня счастья любить… Что же дальше? Ни дня? Оседлать мне коня? Верность храня… Да, кажется, так.

Звук шагов отвлек его от сочинительства. Эйлия обернулся, не скрывая ярости. Сказать, что он очень не любил, когда его отвлекали от творчества по пустякам, это ничего не сказать. Он бесился и мог не только отругать наглеца, но и пустить в ход плетку.

Но, увидев, кто же приближается к нему, пран Эйлия натянул на лицо благожелательную улыбку так быстро, что мог посоперничать с фокусником, меняющим под платком розу на синицу. По дорожке решительно и торопливо шагала прана Мариза. Черное бархатное платье с серебряной нитью на рукавах и лифе, серебряная цепочка со вставками бирюзы вместо пояса, волосы собраны в высокую прическу и украшены одной нитью жемчуга.

Эйлия сделал три шага навстречу супруге и поклонился.

– Мариза, радость моя…

Она церемонно присела, приподняв кончиками пальцев юбку.

– Что привело тебя в столь ранний час в сию обитель уединения? – продолжал пран.

– Исключительно желание нарушить уединение, – сверкнула карими глазами Мариза и, не дожидаясь ответа супруга, перешла в наступление. – События минувших нескольких дней в Аркайле таковы, что мы просто не имеем право сидеть сложа руки!

– Прошу простить мою наивность, но что такое произошло в Аркайле? – Эйлия подставил жене правую согнутую в локте руку и кивком предложил прогуляться вместе.

Они пошли рядом, шагая в ногу. Подол платья Маризы шуршал по опавшим лепесткам.

– Только не говори мне, что неразбериха при дворе прошла мимо тебя.

– Ну, какие-то отголоски доносились. Только я не воспринимаю эту мышиную возню… Ты же знаешь, меня интересует высокое искусство.

– Ты говоришь о мышиной возне, когда капитан стражи протыкает насквозь шпагой капитана гвардии, а потом погибает при странных обстоятельствах? При этом успевает нанести оскорбление главе Дома Охряного Змея и оружием прокладывает себе дорогу из герцогского замка. Ты говоришь о мышиной возне, когда браккарцы освобождают преступника, повинного в смерти моего отца, и увозят его в неизвестном направлении. Разве может уважающий себя пран из Высокого Дома быть столь наивным?

– Прошу тебя, Мариза, не начинай. Ты же знаешь, я сочинял новую канцону и завершил работу лишь вчера, поздно вечером.

– Я смотрю, тебе все равно. – Прана смотрела в сторону, выбрасывая обидные слова: – Тебе все равно, что корону надели на моего безумного братца. Тебе все равно, что всю власть захватили мои дядьки из Дома Охряного Змея.

– А что я могу поделать? Ведь я наследник Дома Серебряного Барса, а Айден – Черного Единорога. Я же не могу претендовать на корону…

– Но Айден – слабоумный.

– Такова воля Вседержителя.

– Тебя не пугает, что власть в Аркайле оказалась в руках пускающего слюну вечного ребенка?

– А что я могу поделать? Его власть признана дворянами и Церковью.

– Но безумец…

– При нем назначена регентшей твоя мать.

– Моя мать! – воскликнула Мариза. – Да она не разбирается вообще ни в чем! Я уже не говорю об управлении державой, но она служанками командовать не способна. В жизни я не видела большей тупицы!

– Дорогая, но это же твоя мать… – покачал головой Эйлия.

– Потому-то я имею право так говорить! Кому как не мне знать это? Да она всю жизнь жрала в три горла…

– Фи, дорогая… Ну разве приличествуют подобные выражения воспитанной пране?

– А других у меня нет. Она может только запихиваться паштетами, ветчиной, булками, пирожными… Терпеть не могу! И дядья мои такие же. Но они хотя бы немного смыслят в управлении державой. Поэтому все, что сейчас исходит из герцогского дворца, исходит от них.

– Бароны Шэн и Льюк – уважаемые праны. И Дом Охряного Змея…

– Но какое право имеет Дом Охряного Змея на корону Аркайла?

– Да никакого, – развел руками Эйлия.

– Но тем не менее она в их руках. В их жадных, потных, короткопалых лапках!

– Мариза, ты не пробовала сочинять? У тебя такие точные сравнения! – помимо воли улыбнулся пран Эйлия.

– Я оставляю сочинительство тем, у кого сердце не болит при виде того, как власть от Дома Черного Единорога уходит к Охряному Змею. Ведь для всех уже очевидно, кто правит в Аркайле.

– Пока что Айден.

– Айден строит замки из кубиков и скачет на лошадке с хвостом из мочала.

– Если ты не догадалась, я так пошутил.

– О! Мой супруг умеет шутить.

– Оказывается, умеет. Но предпочитает слагать печальные стихотворения. Такая уж у меня судьба.

– Но, может быть, мой остроумный и утонченный супруг отвлечется ненадолго от рифм и размеров? По-моему, Дому Серебряного Барса не следует стоять в стороне.

– Но что может сделать Дом Серебряного Барса? Как он повлияет на баронов Льюка и Шэна, возжаждавших власти? Укорит их, встретив при дворе?

– Дом Серебряного Барса может потребовать передать корону мне!

– Тебе? Но, Мариза…

– Уж во всяком случае, у меня прав больше, чем у слюнявого Айдена!

– Но Церковь в лице архиепископа Гурвика…

– Этот святоша за тяжелый мешочек «лошадок» признает кого угодно. Хоть любимую собачку праны Леахи.

– И все же, Мариза…

– Я уже девятнадцать лет Мариза! Если мы будем действовать решительно, то и церковники, и знать Аркайла признают наше право на корону. Тем более что история знает случаи, когда наследование передавалось по женской линии. Например, в Трагере, лет так двести пятьдесят назад, скончался от водянки герцог Пьюзо. Наследников мужского пола он не оставил. И это несмотря на то, что выбил из тамошнего архиепископа разрешение на развод, утверждая, что жена рожает ему дочерей. Со второй женой у него не заладилось совсем. Она так и осталась бездетной. На престол претендовал племянник герцога Пьюзо, то есть младшая ветвь Дома Золотой Розы, который правил в Трагере.

– Где ты откапываешь такие пыльные истории? – поморщился Эйлия.

– В летописях, мой дражайший супруг. Я читаю летописи, а не сонеты.