Чтобы понятнее были мысли и действия заведующего корпунктом, стоит сказать о нем несколько слов. До приезда в Женеву он несколько лет работал в бюро АПН в Берлине (ГДР) и сумел стать любимцем посла СССР. Потом посол стал секретарем ЦК КПСС. И перед отъездом в Женеву секретарь по старой памяти принял Б. И тот решил, что «дружба» с таким человеком — гарантия стабильности и полной безопасности. О «совместной» работе с секретарем ЦК КПСС он оповестил всех дипломатов и ответственных международных чиновников из числа советских граждан. Молодых дипломатов в упор не видел, дружбу водил только с секретарем парткома.

Поначалу все шло нормально. А перед Первомаем нам пришлось всерьез задуматься над поведением и Б., и Леона. Швейцарские коммунисты в этот день проводят в Женеве «массовые» (максимум — 300 человек) демонстрации трудящихся, и Леон был назначен партийным комитетом Женевы одоим из ее организаторов. Оставаясь по вечерам в помещении корпункта, он развил бурную организаторскую деятельность. По телетайпу АПН он связывался с ЦК ШПТ, с партийными функционерами, рассылал указания о порядке проведения демонстрации, советы, как действовать в нештатных ситуациях, в частности, при возможном столкновении с полицией. Одним словом, он превратил корпункт Агентства печати «Новости» в штаб подготовки и проведения швейцарскими трудящимися Первомая. И что страішо, Леон действовал с разрешения руководителя корпункта.

Я узнал об этом от своей жены, которая работала в том же корпункте референтом. Придя на работу, она увидела на полу длинную скомканную телетайпную ленту и развернула ее. Эго были «указания» Леона секретарям партийных ячеек о подготовке к манифестации. Секретарям предписывалось регулярно направлять Леону информацию о выполнении полученных заданий на телетайп корпункта АПН.

Я пригласил к себе заведующего корпунктом и спросил: почему он превратил бюро АПН в пункт связи женевской организации ШПТ? Почему нарушает режим работы советского учреждения? Почему, вопреки существующим правилам, допустил к работе на телетайпе иностранца? И объяснил ему, что действия Леона похожи на провокацию, осуществляемую спецслужбами, с целью обвинить корпункт АПН и его руководителя во вмешательстве во внутренние дела страны и закрыть корпункт. Разговор об этом швейцарские власти поднимал уже не один раз. Б. перепугался, но в то же время не знал, что сказать Леону, как отстранить его от работы на телетайпе, поскольку их «дружеские» отношения зашли слишком далеко. Он пытался мне объяснить, что Леон является членом ЦК ШПТ и не может быть шпионом, а я напрасно волнуюсь. Тоща я предложил ему объяснить Леону, что он своими действиями ставит под удар властей советское учреждение, и отстранить его от работы на телетайпе.

Выйдя от меня, Б. побежал искать защиты у секретаря парткома. Тот стал объяснять мне, что резкими действиями против Леона мы можем испортить отношения с руководством ШПТ. После этого стало ясно, что вопрос о Леоне решать нам надо только через Центр.

Направили телеграммы в Москву (в разные адреса, в том числе и в АПН), и дело, к нашему удовольствию, вскоре разрешилось: руководство ШПТ отозвало своего «активиста». Не исключаю, что через свои возможности в спецслужбах руководство ШПТ установило, что Леон является агентом местной контрразведки.

Подавляющая часть советских граждан, работавших в Женеве, проживала в городе в арендованных у местного населения квартирах. И спецслужбы Женевы имели в эти квартиры, можно сказать, свободный доступ: по существующим там правилам, консьерж или управляющий домом имеет запасные ключи от всех квартир. А эти лица являются штатными осведомителями полиции. Большинство квартир, где проживали наши соотечественники, были оборудованы контрразведкой техникой подслушивания. Мы многократно убеждались в этом, в ряде случаев даже изымали микрофоны. А чаще оставляли их на месте, предупредив жильцов о их наличии и, следовательно, о необходимости соблюдать осторожность в разговорах. Время от времени, при необходимости, мы их использовали, чтобы довести до местных спецслужб выгодные нам сведения, включая и дезинформационные. «Проложенный» противником «канал связи» нас вполне удовлетворял.

Летом 1974 года между правительствами СССР и Швейцарии было подписано соглашение об открытии Генеральных консульств: советского — в Женеве, швейцарского — в Ленинграде. Нам было поручено найти подходящий для этой цели дом в аренду, а лучше — в собственность.

В таких случаях лучше всего обращаться в солидные адвокатские конторы, которые занимаются оформлением дел с недвижимостью. Они берут за услуги дороже, по и возможности у них шире, и предлагаемые строения проходят квалифицированную экспертизу. Поэтому я сразу позвонил хорошо известному мне адвокату. Он ответил: «Есть одна вилла, выставленная на продажу, которую стоит посмотреть. Приезжайте!»

«Продастся „Белый дом“, — весело сказа мэтр, — только не в Вашингтоне, а у пас в Женеве, в десяти минутах езды от вашего Представительства. Его хозяин господин М. приобрел замок под Лозанной, который нравится ему больше, чем эта вилла, несмотря на её звучное название. Посмотрите её пока внешне. Если притянется, завтра-послезавтра устрою встречу с М. Цена виллы и при ней участка в 0,22 гектара — разумная».

Внешний вид виллы и участка нас удовлетворил. Одноэтажный особняк на высоком фундаменте окрашен в белый, а высокая, со многими окнами мансарда — в контрастный темно-коричневый цвет. На участке помимо нескольких крупных деревьев имеются декоративные кусты и цветники. Все пострижено, ухожено. Во всем видна заботливая рука.

Господин М., весь какой-то круглый и очень подвижный, ждал меня на лужайке под развесистым каштаном. На вид ему было лет 55–60. «Вот мой „Белый дом“, — сказал он вместо приветствия. — Конечно, он не столь велик, как в Вашингтоне, у него нет купола и овального кабинета, но он очень удобен и, по-моему, будет достаточно комфортабельным для небольшого персонала Генерального консульства. Пойдемте в дом, познакомимся. Я хочу, чтобы дом стал вашим».

Дом мне понравился. Оставалось узнать, во сколько он нам обойдется. А речь мота идти о весьма крупной сумме, так как и земля в Женеве дорогая, и район, где находится дом, престижный, да и сам он стоит немалых денег.

— Скажу откровенно, — отмстил М., — что я очень обрадовался, когда адвокат сообщил мне, что вы ищете дом. Вам, великой державе, я продам его с особым удовольствием. Отдам за 22 миллиона швейцарских франков. Это — стоимость земли, а дом — в подарок.

Я поблагодарил господина М. за доброе отношение к моей стране, за «специальную» цену и обещал о нашем разговоре немедленно сообщить в МИД СССР. Указанная М. цена усадьбы была принята МИДом без возражений. Это всех очень обрадовало: не надо торговаться. Дальше, к моему великому удовольствию, делами по покупке дома занялся прилетевший к этому времени в Женеву будущий вице-консул.

В десятых числах августа М. позвонил мне и сказал, что формальности, связанные с покупкой нами виллы, практически завершены. Оформление документов у нотариуса и в мэрии займет еще три-четыре дня. Он сказал также, что по случаю подписания акта о продаже дома Советскому Союзу намерен в четверг 29 августа устроить коктейль для узкого круга, и, конечно, «он и его семья были бы счастливы видеть на нем господина Окулова и его друзей — советских дипломатов». Он спросил, устраивает ли нас эта дата. Посмотрев план мероприятий Представительства, я ответил согласием. И вечером получил официальное приглашение на специально сделанной для этого случая открытке с видом «Белого дома».