надо всегда помнить, нельзя изучать эпос в отрыве от жизни народа, от конкретной исторической обстановки, которая его порождает. ‹…› Книга В. М. Жирмунского и X. Т. Зарифова должна быть решительным образом осуждена как вредная, противоречащая методологии марксизма-ленинизма»[507].

В качестве итога этого обсуждения стоит рассматривать статью Л. Климовича «Против космополитизма в литературоведении», напечатанную в главной газете страны 11 января 1949 г., еще до начала общесоюзной кампании по борьбе с космополитизмом. Место публикации лишь усиливало обвинения:

«…Впервые узбекское народное творчество стало предметом научного изучения только после 1917 года. Буржуазное литературоведение игнорировало искусство народов, угнетенных царизмом, стремясь доказать, что искусство этих народов якобы лишено подлинной самобытности и является всего лишь сколком с искусства арабского, османского или персидского. Исследования советских ученых, собравших десятки фольклорных памятников, неопровержимо устанавливают лживость и реакционный смысл подобных “теорий”.

С тем большим осуждением должна быть встречена выпущенная Гослитиздатом книга В. Жирмунского и X. Зарифова “Узбекский народный героический эпос”, по существу возвращающая нас к задам буржуазного литературоведения. Авторы этой книги исходят в своих рассуждениях из методологических предпосылок, глубоко чуждых марксистско-ленинскому литературоведению. В своей работе они стоят на позициях буржуазного космополитизма, пользуются методологией, по существу своему последовательно формалистической.

Послушно следуя осужденному нашей наукой “историко-сравнительному” методу, заимствованному в арсенале буржуазного литературоведения, Жирмунский и Зарифов рассматривают узбекский фольклор как колоссальное собрание так называемых международных сюжетов, якобы извечно кочующих из одной национальной литературы в другую. Вместо того, чтобы проследить, как отразилась в узбекском героическом эпосе история узбекского народа, его характерные духовные свойства, его бытовой уклад и своеобразие его национальной культуры, авторы книги озабочены только тем, чтобы подыскать для каждого сказания, созданного узбекскими поэтами, параллель в западноевропейских и ближневосточных (арабская, тюркские, персидская) литературах. История узбекского народного творчества поэтому искажается до неузнаваемости, а ее творцы, народные певцы, поэты превращаются под пером Жирмунского и Зарифова всего лишь в комбинаторов стандартных сюжетов и образов, якобы перекочевавших в их произведения то из немецких, то из арабских, то из греческих источников, Авторы книги не делают даже попытки исторически объяснить эти “заимствования”, так как они не могут не понимать, что указать, каким путем попали в средневековый Узбекистан поэтические мотивы, например, из французской или английской литературы, просто невозможно. Устанавливаемые ими совпадения и параллели носят поэтому исключительно формальный характер и в большинстве случаев буквально поражают своей надуманностью и искусственностью. ‹…›

Следуя воззрениям буржуазных писателей, стремящихся в своих реакционных целях свести на нет оригинальность литератур на тюркских языках, Жирмунский и Зарифов в своей книге говорят о персидской литературе как об “основном источнике средневековой романтики для всех литератур мусульманского Востока” и возводят узбекский эпос к “арабско-персидским источникам”.

Нарочитые поиски “мусульманских” истоков в узбекском эпосе приводят авторов к утверждениям, весьма напоминающим рассуждения панисламистов и других родственных им феодально-клерикальных и буржуазно-националистических “теоретиков”. Замалчивая реакционную роль ислама, всегда служившего идеологической опорой для эксплуататорских классов на Востоке, Жирмунский и Зарифов говорят о “народных корнях”, “официальной идеологии мусульманства”, о некоей “интернациональной мусульманской письменной культуре” и т. п. Все это буквально повторяет шовинистические разглагольствования некоторых небезызвестных буржуазных этнографов и историков культуры.

Жирмунский и Зарифов не останавливаются перед прямой фальсификацией. Они пытаются, например, сказание о “Фархаде и Ширин”, в котором нашли свое выражение народные мечты о счастье и справедливости, истолковать как отражение влияния… Библии и Корана. И, наоборот, анализируя эпос “Юсуф и Ахмед”, в котором развиваются идеи “газавата”, т. е. войны за веру, авторы книги объявляют это проникнутое мусульманской идеологией произведение “патриотическим”. ‹…›

Издание этой методологически порочной, путаной и антиисторической книги является ошибкой Гослитиздата. Долг советских литературоведов – дать подлинно научный марксистско-ленинский анализ литературных богатств, которыми гордятся народы нашей Родины. Но эта задача может быть выполнена только при условии, если глубоко чуждое влияние буржуазно-политической, космополитической школы Веселовского будет ликвидировано в нашем литературоведении»[508].

Отдельного упоминания заслуживает и сам автор приведенной статьи – московский востоковед Люциан Ипполитович Климович (1907–1989). На ниве суровой критики он «прославился» еще до войны: тогда он выступил против другого профессора ЛГУ – академика И. Ю. Крачковского:

«Не избежал гонений и Крачковский. В 1937 году в № 7 журнала “Под знаменем марксизма” появилась рецензия Л. И. Климовича на “Труды первой сессии ассоциации арабистов”. Она была написана в том же беспардонно-разухабистом тоне, что и статьи начала 30‐х годов, критикующие Коллегию востоковедов, и так же отдавала политическим доносом. ‹…› Приемы, которыми пользовался автор, стары и хорошо известны: цитаты, вырванные из контекста и превратно истолкованные, многочисленные передержки, натяжки, голословные лживые утверждения. ‹…›

Была ли эта статья инспирирована кем-то сверху или просто захотелось выдвинуться, поднявшись на волне общего обличительного ажиотажа, – кто теперь ответит на этот вопрос? Так или иначе, нравственный облик этого человека навеки запечатлен в его печатном слове»[509].

В 1949 г. уже самого Л. И. Климовича пытались обвинять в космополитизме, но он лишь ревностнее нападал на других – И. Ю. Крачковского, В. М. Жирмунского, Е. Э. Бертельса, М. М. Дьяконова… Особенным резонансом пользовались его погромные статьи в «Правде»:

«…Шла свирепая борьба с космополитизмом. Евреи, как всегда, служили лишь затравкой для более широких партийных свершений. Оборотной стороной космополитизма был объявлен национализм, то есть стремление евреев не быть “беспаспортными [sic!] бродягами в человечестве” и сохранить свои исторические и государственные корни. Массы охочих до всяческой травли маргиналов, прежде всего, “образованщину”, стали пугать сионизмом. Потом с этого традиционного плацдарма обрушились уже на национализм в республиках. Буквально по следам Первой Конной шла широкая всеохватывающая волна репрессий. Делалось это организованно, в плановом порядке. В “Правде” появлялась статья, подписанная обычно тремя авторами: известным “востоковедом в штатском” Люцианом Ипполитовичем Климовичем, кем-то из местных ученых того же пошиба и собственным корреспондентом газеты. В день, когда газета выходила в свет, на месте арестовывалась группа наиболее авторитетных ученых, так или иначе связанных с изучением эпоса. В Туркмении таким образом были арестованы Баймухамед Каррыев, Мяти Косаев, Оразмамед Абдалов, [Б.] Журменек и другие. Им быстренько дали по десять лет и отправили в Карлаг, лишь придержав для доследования Журменека. Как этого добивались (в прямом смысле), мы сегодня знаем, и профессор Журменек дал показания, что они не просто изучали антинародный эпос “Коркут-ата”, но по сговору с иностранной агентурой образовали туркменское национальное правительство в подполье. Всех привезли назад из Караганды и судили заново. ‹…› Вместе с Журменеком всем теперь дали по двадцать пять лет и отправили назад в Караганду»[510].