Гийом Ладусет сидел на вращающемся стуле и безучастно смотрел на стебель кукурузы, свисавший с водосточного желоба дома Жильбера Дюбиссона. Его размышления о том, не стоит ли еще раз прочесать окрестные поля, прервало появление нового визитера. Это был Пьер Рузо. Сваха вскочил поздороваться с бывшим боссом, и, пока учитель и ученик держали друг друга в объятиях, отставной парикмахер признался, с каким облегчением он узнал, что Гийом остался в живых. После чего хозяин фирмы вернулся за стол с чернильным пятном — спрятать свои обкусанные ногти. Дождавшись, пока он усядется, старик пригладил подернутую январским инеем шевелюру и выложил на стол какую-то плоскую коробочку.

Свахе даже не пришлось спрашивать, как прошла их поездка на Felibrée с мадам Серр, поскольку Пьеру Рузо самому не терпелось все рассказать. Он поведал о восхитительном путешествии средь полей цветущих подсолнухов и о том, как потрясающе выглядела Порт-Сен-Фуа, украшенная миллионом бумажных цветов. О роскошных костюмах, в которые были одеты участники праздника, и о зажигательных танцах, доставивших ему и его спутнице огромное удовольствие. О крайне любопытной демонстрации древних ремесел, напомнившей им обоим о годах детства. И о дивной мадам Серр, которая оказалась не только изумительной собеседницей, но и настоящей леди во всех отношениях. Когда же Гийом поинтересовался, хочет ли Пьер Рузо, чтобы он устроил им следующее свидание, отставной парикмахер сказал, что еще бы и что у него на примете есть очаровательное местечко для пикника на берегу Дроны, куда он с удовольствием отвез бы ее.

С этими словами Пьер Рузо подвинул плоскую коробочку к свахе.

— Это тебе, — скромно сообщил он.

Гадая, что это может быть, Гийом Ладусет взял коробочку и медленно приоткрыл. Он тотчас же узнал парикмахерские ножницы своего учителя.

— Они доставили мне столько приятных минут за все эти годы, и теперь мне хочется передать их тебе — в благодарность за ту радость, что я познал, — пояснил тот.

Сваха пытался отказаться, объясняя, что не может принять столь бесценный дар, но Пьер Рузо ничего не хотел слышать. Проходя мимо окна «Грез сердца», он весело помахал своему ученику скрюченными артритом пальцами…

Гийом Ладусет все еще не мог отвести взгляда от волшебного инструмента, принесшего его хозяину золотую медаль на чемпионате мира по парикмахерскому искусству в категории «полубокс», когда дверь брачной конторы открылась в третий раз. Это был Ив Левек, с рукой в гипсе. Сваха мгновенно спрятал ножницы обратно в коробку, сунул волосатые пальцы ног в магазинные кожаные сандалии и встал, чтобы помочь стоматологу с дверью. Поблагодарив Гийома за помощь, Ив Левек прошел к креслу и сел на подушку с вышитым вручную редисом.

Слушая рассказ Ива Левека о том, как ему не понравился поход в Музей трюфелей, Гийом Ладусет — который чувствовал, что уже исчерпал весь запас сравнений из серии «кассуле», — подыскивал альтернативные слова мудрости. Но это не имеет никакого значения, продолжал дантист, поскольку в «Оберж де ла Трюфель» все сложилось настолько восхитительно, что с лихвой компенсировало то, что было до этого. Дениз Вигье, сказал он, оказалась потрясающей собеседницей, и добавил, что чувствует себя полным дураком из-за того, что не смог распознать ее неисчислимые достоинства раньше. И когда Гийом Ладусет поинтересовался, хочет ли Ив Левек, чтобы он устроил им следующее свидание, дантист сказал, что еще бы, и чем скорее, тем лучше. С этими словами он достал золотой самородок и положил его перед свахой.

— Я хочу, чтобы ты оставил это себе.

Сваха пытался отказаться, объясняя, что не может принять столь бесценный дар, но Ив Левек — который всю предыдущую ночь сжимал самородок в руке, молясь святому Антонию, чтобы тот сохранил бакалейщице жизнь, — ничего не хотел слышать.

Стефан Жолли сдержал слово. Увидев, что сваха так и не появился на общем празднике в честь исцеления Патриса Бодэна от вегетарианства, булочник отправился на его поиски. В «Грезах сердца» никого не оказалось, и он пошел к Гийому домой. В дальнем углу сада тот осматривал картофельную ботву, выискивая следы деятельности колорадского жука. Стефану Жолли пришлось пригрозить другу, что он просто-напросто усядется на его сельскохозяйственную культуру, если тот сейчас же не пойдет с ним, — лишь после этого Гийом Ладусет неохотно согласился.

Когда друзья подошли к украшенным подсолнухами столам, расставленным в тени лип, там уже вовсю бушевала перебранка по поводу того, кому с кем сидеть. Жильбер Дюбиссон старался уговорить Сандрин Фурнье устроиться рядом с ним, но торговка рыбой артачилась. Фабрис Рибу, сидевший рядом с почтальоном, пытался заставить последнего замолчать и во всеуслышание заявлял, что не может терпеть соседство женщины, виновной в отравлении его отца ядовитым грибом. Модест Симон, которая болтала не переставая с тех пор, как обрела дар речи после неожиданного возвращения Патриса Бодэна, пыталась уговорить Лизетт Робер поменяться с ней местами, чтобы она могла оказаться рядом с аптекарем. Повитуха же ни в какую не соглашалась, ибо берегла стул рядом с собой для человека из совета. Мадам Серр вообще отказывалась садиться, поскольку за ее столом не осталось места для Пьера Рузо. Мадам Моро требовала, чтобы ее пересадили, утверждая, что мадам Ладусет корчит ей мерзейшие рожи, явно намекая на ту историю с угрем. Ив Левек не пускал Марселя Кусси, который пытался втиснуться между ним и Дениз Вигье, заявляя, что вонь от рабочих тапок фермера вызовет отвращение к еде. А Дидье Лапьер, плотник, отказывался сидеть рядом с Дениз Вигье из-за того, что сделала бабка бакалейщицы во время войны.

Атмосфера накалилась еще сильнее, когда Патрис Бодэн, выложив свою зловонную бородищу на стол, спросил, не находил ли кто из односельчан его очков после первого миниторнадо. Сандрин Фурнье, чьи прелести увеличились минимум на два размера с тех пор, как она занялась бесплодными поисками любовных записок в пирожных Стефана Жолли, ответила, что очки аптекаря нашли застрявшими в водостоке под крышей церкви и находку забрала Модест Симон.

— Наверняка они до сих пор у нее в тумбочке у кровати, — добавила торговка рыбой.

Модест Симон, униженная публичным разоблачением ее тайной страсти, убежала, заливаясь слезами.

От перебранки односельчан отвлекло неожиданное появление человека из совета, которому унылые брючки вдруг стали в самую пору. Народ не только не мог взять в толк, кто его пригласил, но и терялся в догадках, как этому сморчку удалось заполучить место рядом с Лизетт Робер. Но более всего им хотелось знать, когда же из деревни уберут ненавистный муниципальный душ. Жан-Франсуа Лаффоре — один из немногих в Амур-сюр-Белль, кого не вытошнило этим утром, — ответил, что данное решение зависит не от него и что, вероятно, придется терпеть до конца лета. И добавил, что впредь следует обращаться к районной администрации напрямую, ибо нынешним утром он подал в отставку.

От нового града вопросов Жана-Франсуа Лаффоре избавило объявление, что еда готова. Услышав это, поселяне в момент позабыли, кто спорил с кем и из-за чего, и торопливо расселись: Лизетт Робер рядом с человеком из совета, Ив Левек рядом с Дениз Вигье, Стефан Жолли рядом с Сильветтой Бо, Модест Симон — которую уговорили вернуться — рядом с Патрисом Бодэном, мадам Серр рядом с Пьером Рузо, а Гийом Ладусет рядом с булочником в конце стола.