Несчастный смолк и разразился глухими рыданиями.

В медсанчасти мы сразу же перевязали его, однако вернуть ему зрение было уже невозможно. Этот солдат будет жить, но остаток своей жизни проведет в полной тьме.

Красная армия была полна решимости перерезать жизненно важную для нас дорогу отхода на Старицу, но и мы твердо решили удерживать ее до спасения наших войск, еще находившихся в Калинине. На рассвете сибирские дивизии снова пошли в атаку. Наши солдаты сняли свои пулеметы с теплых печей и открыли огонь по красноармейцам, появившимся из леса. Атака за атакой захлебывались перед нашими позициями, но и наши потери опять были очень большими. Когда после многочасового боя русские начали отходить, наша артиллерия и минометчики продолжали посылать им вдогонку залп за залпом.

Как только нападавшие скрылись в лесу, наши солдаты бросились бегом на нейтральную полосу и начали снимать с убитых красноармейцев меховые шапки, ватники и валенки. Валенки мы раздали тем солдатам, у которых были обморожения ступней, но которые вынуждены были оставаться в боевых частях. В этих ожесточенных боях на счету был каждый боец, в принципе мы могли оправлять в тыл только тех, кто был полумертв или был уже совсем не в состоянии держать оружие в руках. Только так мы могли, пожалуй, справиться с поставленной задачей и спасти дивизии, окруженные в Калинине. Если нам удастся сделать это, то это будет уже большим успехом, даже если весь наш батальон будет при этом полностью истреблен. Даже мы сами прекрасно понимали это. Мы осознавали военную необходимость происходящего, однако сердце разрывалось при виде того, как один за другим погибали наши 700 отважных бойцов.

Кроме шестидесяти красноармейцев, с которых мы сняли теплую зимнюю одежду, на поле боя остались лежать еще около ста солдат Красной армии, которые были одеты не так тепло. Но гораздо больше, чем этому успеху в обороне, наши солдаты порадовались другой удаче: преступление, совершенное в отношении несчастного связиста из артиллерийского дивизиона, было отомщено, прежде чем мы спасли ослепленного. Штольце услышал выстрелы в ночи и послал Шниттгера с несколькими солдатами посмотреть, что там случилось. Они нашли тела трех связистов, а вскоре обнаружили и разведывательную группу русских, убивших их: комиссара и восемь красноармейцев. В завязавшейся перестрелке все русские были буквально изрешечены пулями.

На вторую половину дня Нойхофф назначил совещание командного состава батальона, чтобы обсудить сложившееся положение. Еще во время этого совещания зазвонил телефон. Из штаба полка сообщили, что мы достаточно долго удерживали дорогу на Старицу. Попавшие в окружение соединения 9-й армии вышли из кольца и теперь образовали новый передний край обороны у деревни Горки.[82]

Нойхофф с видимым облегчением положил трубку на рычаг. Казалось, что впервые за последнее время он смог немного расслабиться, словно с его плеч свалилась огромная тяжесть. И он обратился к нам:

– Кажется, наше задание выполнено! Господа офицеры, я вам очень благодарен за это!

Мы покинули район Красново[83] и, с трудом переправившись по глубокому снегу через замерзшую Волгу, отошли. На поле боя остались тела наших 120 погибших товарищей. Еще почти 150 человек мы потеряли из-за ранений и обморожений, а всего потери составили 40 процентов личного состава. Было роздано 64 Железных креста, а германское радио посвятило специальную передачу маленькому батальону, который сумел противостоять четырем сибирским дивизиям русских, что позволило спасти из окружения половину 9-й армии. Правда, нам не довелось услышать эту радиопередачу.

Начался отвод (где отход, а где бегство. – Ред.) наших войск от Москвы. Трем немецким армиям пришлось отказаться от богатого приза и оставить надежду на скорый конец войны. Когда они отступали, маршал Жуков (стал маршалом только в 1943 г. – Ред.) со своими тепло одетыми войсками, имевшими огромное численное преимущество, продолжал наносить по ним безжалостные, сокрушительные удары. Советы слишком долго тайно вооружались. И хотя внезапное нападение Гитлера поставило их на грань поражения, в конце концов сказалось их огромное преимущество в живой силе и в танках.

Для многих немецких солдат, плохо обеспеченных зимним обмундированием, отступление означало во многих случаях верную смерть. Дороги представляли собой хорошо укатанные глубокие выемки среди метровых сугробов. Во время зимних буранов было страшно холодно, но, когда небо прояснялось, а солнце низко висело над горизонтом, становилось еще холоднее. Казалось, что само небо превратилось в огромный замерзший кристалл. Смерть прилетала к нам на своих ледяных крыльях и терпеливо поджидала очередную жертву. Но мы из последних сил боролись с ней, как снова и снова сражались с наседавшими со всех сторон русскими. Наши бойцы медленно отступали по снежной пустыне.

Когда мы проходили через Горки (видимо, Горки на левом берегу Волги в 30 км северо-восточнее Старицы. – Ред.), я закрыл и второй перевязочный пункт. Фреезе прекрасно справился со своими обязанностями, а фельдфебель со шрамом был для него самым верным помощником. На этом перевязочном пункте была оказана помощь более чем 300 раненым, которых затем переправили в тыл на дивизионный медицинский пункт. Нагрузка, выпавшая на долю обер-штабсарцта Шульца, штабсарцта Лоренцена и их помощников, была просто запредельной. Однако они смогли не только оказать необходимую помощь всем раненым, но и на своих санитарных машинах переправили сотни раненых в безопасное место и уберегли их от холода.

В это время особенно выделялась среди всех огромная фигура Штольце с его громоподобным голосом. Он носил русский ватник с огромным меховым воротником, а под ним всю одежду, какая у него только была. Вся эта масса одежды еще больше подчеркивала его рост, и он теперь был похож на высокий и широкий шкаф. Но не только он, но и все остальные бойцы нашего батальона, казалось, очень сильно пополнели. Все наши офицеры, за исключением Кагенека, Маленького Беккера и меня самого, были ростом выше 180 сантиметров. Но даже невысокий, жилистый Беккер, казалось, значительно покрепчал.

Мы медленно отступали по снежной пустыне. Тем самым мы должны были позволить другим подразделениям оборудовать оборонительные позиции в тылу. По нескольку раз в день подразделения Красной армии атаковали нас, однако всякий раз нам удавалось отбивать эти атаки и наносить русским большие потери. В конце дня мы, как правило, отрывались от них и занимали какую-нибудь покинутую жителями деревушку, чтобы отогреть свои промерзшие за день тела.

Тела наших павших товарищей мы укладывали в наспех вырытых прямо в снегу неглубоких ямах. В эти дни у нас не было времени, чтобы смастерить скромный березовый крест или провести церемонию прощания с погибшими воинами. Из-за метровых сугробов было практически невозможно предать мертвых матушке-земле. Кроме того, мы знали, что уже через час трупы будут твердыми как камень, а весной, когда потеплеет, их снова придется выкапывать из этой холодной зимней могилы и перезахоранивать. При таких обстоятельствах похороны со всеми воинскими почестями казались нам почти издевательством.