– Ты!

И замахивается на карлика.

Реакция последнего поражает.

Он словно ожидал подобной выходки.

Стремительно, будто подброшенный пружиной, Господин Кнут оказывается рядом с парнем и резко бьет кулаком в живот. Боксеры таким прямым ударом в челюсть отправляют противников в нокаут.

Несчастный складывается пополам, выронив плеть.

– А говоришь, раскаялся…

– Ты… ты виноват, – с трудом выталкивая слова, бросает в лицо надсмотрщика юноша.

– Теперь меня точно совесть замучает, – откровенно глумясь, оскаливается карлик.

Взмах плети. Звонкий удар. Вскрик.

– Подумай хорошо.

Еще один удар.

Парень от ударов корчится, закрывается руками.

Но плеть каждый раз достигает намеченной цели – наиболее чувствительных точек на человеческом теле. Вроде бы и мягко обовьет парня плетиво, а в последний момент раздвоенный конец резко вопьется в тело, рассекая кожу и погружаясь в плоть. Словно клыки хищного зверя. Видится богатый опыт и регулярные тренировки.

Вытерев с передника кровь, Господин Кнут пинает скорчившееся на полу тело.

– Повторим попытку?

Парень лишь судорожно всхлипывает, трясясь телом, словно под ударами тока высокого напряжения.

– Решай: либо бьешь ты, либо я.

С трудом поднявшись, парень, не поднимая взгляда, берет протянутую плеть. И повернувшись к ближайшему узнику, которым оказалась Ольга, бьет.

Удар выходит плохо. Парень стоит слишком далеко. Но карлик решает не придираться. На коже остаются две короткие, но кровоточащие ранки.

– Этого достаточно.

Несколько шагов в сторону и еще удар.

Достается тому мужчине, которого уже била Нинка.

– Уже лучше, – комментирует Господин Кнут. – Это был второй. Еще один.

Еще несколько шагов, и, взлетев, плеть опускается на спину молоденькой девушки.

Визг.

Вздрогнув, парень роняет плеть и падает на колени.

– Три, – подняв орудие пыток, оглашает карлик. – Пошел на место!

От пинка парень валится на пол, с трудом поднимается на четвереньки и делает несколько шагов, подталкиваемый под зад ботинком.

Приковав парня, надсмотрщик вопрошает:

– Кто следующий?

Никто не рвется вперед.

Карлика это не расстраивает. Никуда мы, то есть узники, не денемся.

– Неужели вы не соскучились по своим уютным номерам люкс? Да даже папаша этой, которая Перис, и тот ничего лучше предложить не смог бы. По-прежнему желающих нет?

Сглотнув, враз ставшую горькой слюну, сипло каркаю:

– Давайте я.

– О! Давайте.

Карлик проворно подходит и освобождает меня.

– Держи.

Взяв плеть, не пытаюсь оттягивать момент и, в три шага приблизившись к Боксеру, трижды бью плетью. Без жестокости, но зло и достаточно сильно, чтобы Господин Кнут не придрался.

– Быстро и качественно, – отмечает надсмотрщик. – Удивила, худосочная, удивила. Ты, оказывается, злопамятная. Ну, топай на место. И кнутик верни.

– Это плеть, – протягиваю я оружие экзекуции. И кто меня за язык тянул?

– А есть разница? – удивляется карлик. Не бьет, чем, признаться, безмерно удивляет. Уж и голову в шею втянула, проклиная свой несдержанный язык. Собравшись с духом, поясняю:

– Есть. У кнута к ручке крепится полоса, а у плети тело плетеное, да и конец может быть раздвоенным или больше.

Карлик хмыкает, скривив губы:

– Во как! Только это научная ерунда. Плеть – это бабского рода, а у меня мужского, значит, кнут.

Я благоразумно молчу, не давая повода перейти от теоретических рассуждений к практическим опытам на моей шкуре.

Сунув плеть в раскрытую ладонь, я возвращаюсь к решетке и покорно поднимаю руки, давая защелкнуть наручники.

– Я готова, – тотчас звучит ломкий девичий голос.

– Процесс пошел, – замечает карлик, спеша на зов.

Оставшиеся полторы десятка узников демонстрируют раскаяние за час или немногим больше.

Трудно понять, кто по какому принципу выбирал, кому нанести удары. Мне досталось всего пару раз. Видимо, иссеченная Господином Кнутом на оргии и Боксером только что спина являет довольно страшное зрелище, и большинство выбрали тех, кому досталось поменьше. Вот только Боксеру здорово досталось. Удовлетворения от этого я не почувствовала, но и жалости – ни грамма.

– Кто еще не держал в руках кнут? – интересуется карлик. – Пардоньте, плеть. Хм… ни сисек, ни жопы, а туда же… учит.

– Все уже, – подает голос Мордоворот. – Никого не пропустили, я следил.

– Вот и замечательно. Прошу в номера. Да не спешите, не толкайтесь, по одному заходим.

Балагуря и посмеиваясь – что-то сегодня вечно мрачный карлик в хорошем настроении, – он разводит узников по камерам.

Подняв халат, я накидываю его на плечи и стону от боли.

Живот заурчал, напоминая о своем существовании. Понимаю законность требования, но ничего поделать не могу. Остается притвориться, что разгрузочный день – это даже полезно.

Уткнувшись в подушку, я реву. И слезы такие жгучие, что кажется, задержись они в организме, выжгут все изнутри, оставив лишь пустую оболочку.

Два дня меня не трогают. На общественные работы берут других. Вольдемар тоже не показывается. Видимо, похмельные муки что-то там перемкнули в его мозгу, и интерес ко мне пропал.

Не то чтобы это меня расстраивало, надежда с помощью сынка Старухи выбраться на свободу стала после неудавшейся попытки побега иллюзорной, но покровительство обеспечивало некоторую защиту. Можно было не бояться, что карлик со мной потешит похоть. Да и плеть реже касалась кожи. Но одного воспоминания о прикосновениях и запахе Вольдемара хватает, чтобы комок поднялся к горлу и передернуло от отвращения.

Надеяться еще раз попробовать сбежать, напоив Вольдемара, не стоит. Уж очень подземный гений мамашу боится. А другого способа с его помощью попасть в комнату Мордоворота нет. Если бы я знала о системе вентиляции и о том, где находится вход в нее, я бы не вернулась несолоно хлебавши от запертых ворот, не убила бы Федора, а пробралась к вентиляционной шахте и, открутив решетку, полезла наружу. Однако теперь это неосуществимо, даже повторно добившись расположения Вольдемара. Остается Петр Евгеньевич по прозвищу Мордоворот.

От того, как я сижу и размышляю о способах добиться благосклонности надзирателей, на душе мерзко и тоскливо.