Солдат, заряжавший пушку, крутанулся на месте и схватился за ручку банника, словно цепляясь за саму жизнь. Вторая пуля чиркнула по стволу орудия, оставив на закопченной меди яркую царапину. Упал еще один пушкарь, затем пуля попала в упряжную лошадь, и та, вскинувшись на дыбы, завалилась на соседку.

– Внимательнее, – сказал Шарп. – Цельтесь, парни, цельтесь. Не тратьте пули впустую.

После еще трех выстрелов канониры укрылись за пушкой и призвали на помощь драгун в зеленых мундирах, требуя выбить проклятых стрелков из укрытия.

– Кто-нибудь, займитесь командиром драгун, – сказал Шарп.

– Каре идет, сэр! – предупредил Купер.

Хоррел и Кресакр выстрелили по далекому всаднику.

Шарп обернулся и увидел, что красномундирное каре перестраивается в колонну, готовясь продолжить отступление. Остаться без защиты мушкетов пехоты ему хотелось меньше всего. Когда малая группа стрелков прикрывает отход большого отряда, есть риск, что вражеская кавалерия ее отрежет. И Шарп сомневался, что разозленные потерями французы захотят взять пленных. Любой солдат в зеленом мундире, застигнутый вне укрытия, обречен, – вероятнее всего, его употребят для отработки ударов саблей и пикой.

– Уходим! – выкрикнул он, и стрелки бегом припустили от скал под прикрытие батальона красномундирников.

Драгуны развернулись, чтобы устремиться в погоню, но тут первые шеренги всадников смело картечью, выпущенной британской легкой пушкой. Увидев рощицу слева от линии движения пехотного батальона, Шарп крикнул Харперу, чтобы вел людей туда.

Оказавшись в безопасности среди дубов, стрелки перезарядили винтовки и принялись искать новые цели. Шарпу довелось участвовать в дюжине крупных сражений, но ничего подобного тому, что происходило на этой равнине, он прежде не видел: кипящая масса всадников перекатывалась то в одну, то в другую сторону между отступавшими по всем правилам военной науки батальонами, и, несмотря на поднятый ею шум, несмотря на ее возбуждение, кавалерии так ничего и не удавалось достичь. Пехота держалась уверенно, выполняя сложные перестроения, которые эти люди отрабатывали по многу часов изо дня в день и которые теперь спасали их от смерти. При этом все понимали, что одна-единственная оплошность командира батальона может оказаться фатальной. Если колонна запоздает с перестроением хотя бы на несколько секунд, беснующиеся кирасиры прорвутся на своих тяжелых конях в образовавшуюся брешь. Вымуштрованный батальон мгновенно превратится в охваченную паникой толпу, бегущих будут рубить драгуны или насаживать на пику уланы. Но батальоны не совершили ни одной ошибки, не допустили ни малейшего сбоя, и безукоризненное выполнение неприятелем тактических приемов в сложных полевых условиях привело французов в уныние.

Впрочем, те по-прежнему дожидались своего шанса. Всякий раз, когда какой-нибудь батальон передвигался ротными колоннами и потому выглядел уязвимым, по равнине прокатывалась волна кавалерии и трубы призывали все новых и новых всадников присоединиться к сокрушительной атаке. Но тут роты красномундирников выстраивались в каре с такой точностью, словно тренировались на плацу возле своих казарм. Солдаты не теряли ни секунды: как только каре принимало окончательный вид, оно со всех четырех сторон ощетинивалось штыками, и всадники проносились мимо в бессильном гневе. Некоторые горячие и нетерпеливые французы галопом приближались вплотную к каре, но лишь для того, чтобы вылететь из седла. Случалось, британская картечь превращала в кровавую кашу целый отряд драгун или кирасир. Но кавалерия уносилась за пределы досягаемости и лошади получали несколько минут передышки, пока каре перестраивалось обратно в колонну, которая шла дальше. Всадники смотрели вслед пехоте, а потом очередной зов горна гнал их по равнине в поисках новой возможности для атаки. И снова батальоны сжимались в каре, снова французы сворачивали в сторону, так и не замарав клинков кровью.

И всегда впереди, позади и между отходящими батальонами группы солдат в зеленых мундирах делали свое дело: вели прицельный огонь, ослабляли и отгоняли. Не только пушкари с куда меньшей охотой выдвигались на позицию, но и наиболее здравомыслящие всадники старались держаться подальше от стрелков, умеющих так больно жалить. У французов не было винтовок, потому что император презирал нарезное оружие, слишком медленное для применения в бою, но в этот день винтовки стали настоящим проклятием для солдат императора.

Невозмутимые батальоны красномундирников оставляли после себя не так уж много вражеских тел, но кавалерия несла большие потери от винтовочного и артиллерийского огня. Потерявшие коней брели в тыл, неся седла, уздечки и оружие. Лишившиеся наездников лошади сохраняли свое место в строю и мчались вперед, когда трубы гнали эскадрон в атаку. Отставшие от кавалерии пехотные части спешили вступить в сражение, но Легкая дивизия превосходила их в скорости. Построенный в походную колонну батальон делал сто восемь шагов в минуту, то есть шел быстрее, чем любая другая пехота в мире. Французский маршевый шаг был короче британского, и шли французы куда медленнее, чем специально обученные части Кроуфорда, поэтому даже неизбежные остановки для отражения наскоков неприятельской кавалерии не мешали Легкой дивизии опережать пеших преследователей.

В это же время далеко к северу главные силы британцев перестраивались таким образом, чтобы линия обороны проходила по краю плато, образуя прямой угол; Фуэнтес-де-Оньоро находилась в его вершине. От Легкой дивизии требовалось благополучно добраться до своих, чтобы армия снова была в полном составе и, укрепившись за склонами, бросала французам дерзкий вызов: атакуйте!

* * *

Пройдя еще четверть мили, Шарп со своими людьми укрылись на скальном островке. Неподалеку работала пара британских пушек, забрасывая ядрами и гранатами французскую батарею, лишь недавно переведенную к роще, из которой вышли стрелки. Туда же стала подтягиваться кавалерия, заприметившая батальон, который мог стать ее легкой добычей. Два полка, британский и португальский, проходили мимо батареи, сопровождаемые усталыми всадниками на взмыленных лошадях. В конце концов кавалеристов собралось столько, что колоннам пришлось перестроиться в каре.

– Везде эти ублюдки, – проворчал Харпер, целясь в офицера шассёров.

Две британские пушки перенесли картечный огонь на кавалерию в попытке отогнать ее от двух каре. Грянул залп; пушки вскинулись, откатились назад. Канониры прочистили стволы, загнали пороховые заряды и картечь, через запальное отверстие прокололи пороховой мешок, поднесли к запалу дымящийся фитиль и отскочили в сторону. Пушки оглушительно громыхнули, дым вырвался из жерл футов на шестьдесят, и даже траву на мгновение прибило к земле. Разлетевшиеся мушкетные пули не все ушли в молоко, и где-то заржала лошадь.

Кавалерийская масса заволновалась, что указывало на подготовку к какому-то маневру, но вместо того, чтобы вернуться к шедшей маршем колонне и досаждать ей, целью избрали орудия. До крови вогнав шпоры в конские бока, всадники устремились к несчастным канонирам, которые торопливо развернули пушки и зацепили крюки лафетов за петли передков. Лошадей поставили на место, постромки пристегнули, и сами пушкари устроились верхом кто