Аделаида встрепенулась.

– Не сейчас, малыш! – воскликнула она. – Разве ты не видишь, что маме нужно подумать?

Фрэнки беспечно проигнорировал замечание, как это обычно делают избалованные родительской любовью дети. Хейзел занялась созданием двойной башни, состоящей из двух кубиков. Фрэнки тут же присоединился к ней. Строить и разрушать, строить и разрушать. Эта игра никогда не стареет.

– Вы хотите сказать, – спросила Аделаида, – что если бы Фрэнк остался лежать на земле, то он мог быть жив?

– Мне очень жаль, – голос Джеймса сорвался. – Я сказал ему не подниматься. Сказал, что его ждут жена и ребенок. Но он не позволил бы мне рисковать в одиночку.

Аделаида взяла его за руки, и Джеймс опустил голову.

– Мне так жаль, – его тело дрожало. – Мне очень, очень жаль.

Аделаида бросила отчаянный взгляд на Хейзел. «Что мне делать?»

– Я хотел бы умереть вместо него, – сказал Джеймс. – Он должен был вернуться домой.

Аделаида Мэйсон налила Джеймсу чашку чая.

– Не говорите так, – сказала она. – Это так не работает, и вы это знаете.

Она вздрогнула и потерла свой живот.

– Это мальчик, я уверена. Он пинается, прямо как его старший брат, – она улыбнулась. – Они будут пловцами, как и их отец. Он плавал как рыба. Я всегда удивлялась, почему он не присоединился к флоту.

Она налила две чашки чая для себя и Хейзел, а затем, крошечную чашку для Фрэнки, в которой было в основном молоко и сахар.

– Могу я спросить вас, Джеймс, – тихо сказала она, – думаете, Фрэнку было больно?

Джеймс выпрямился.

– Нет, – сказал он. – Я в этом уверен. Все произошло слишком неожиданно.

Она сложила платок и вытерла нос.

– Это благословение, не так ли? – Когда она пыталась не плакать, ее голос становился хриплым. – Ночи напролет я представляла себе, как он страдает.

Фрэнки устал от кубиков, поэтому Хейзел нашла детскую книгу с ушастыми собачками на обложке и начала тихо ему читать. Он радостно плюхнулся к ней на колени.

– Где его похоронили? – спросила Аделаида.

Тело Джеймса напряглось.

– Я не знаю, – прошептал он. – После этого я… надолго потерял сознание. Я провел много времени в больнице. В неврастеническом отделении.

Хейзел закрыла глаза и тихо заплакала. Фрэнки подтолкнул ее, чтобы она не переставала читать. Так вот почему письма прекратились.

– Вполне вероятно, – тихо произнес Джеймс, – что хоронить нечего.

Вдова поморщилась и отвернулась. Джеймс сунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда какой-то предмет.

– Я получил награду, – сказал он. – Но она должна принадлежать ему.

Он вручил миссис Мэйсон медаль, завернутую в широкую красно-синюю ленту.

– Я не могу ее принять, – возразила она. – Она ваша.

– Я хочу, чтобы она была у вас, – настаивал Джеймс. – И двадцать фунтов. На ребенка.

Аделаида вновь взглянула на Хейзел, надеясь на подсказку. Хейзел твердо кивнула. Возьмите. Аделаида сдалась, принимая деньги и медаль.

Затем Джеймс вручил ей маленький опаленный молитвенник Фрэнка. Увидев его, она зарыдала.

– Фрэнк много раз показывал мне вашу фотографию, – сказал Джеймс. – Он очень вами гордился.

Она взяла маленькую книгу и прижала к сердцу.

– Я не знаю, как вас отблагодарить.

Фрэнки развернулся на коленях у Хейзел и обхватил ее шею своими пухлыми ручками.

– Я боялась, что Фрэнк был совсем один, – сказала Аделаида сквозь слезы. Эта мысль преследовала меня, – женщина вытерла нос. – Узнав, что он умер, я перестала спать по ночам. Я думала о том, как он умирал в одиночестве, и никому не было до него дела, – она снова взяла Джеймса за руки. – Но теперь я знаю, что он был не один. Он умер, помогая своему хорошему другу… – В ее глазах блестели слезы. – Эта мысль будет утешать меня до конца жизни.

Она протянула руки к Фрэнки, который тут же забыл о Хейзел, и побрел к своей маме. Аделаида подняла его на руки и прижала к себе.

– И я расскажу об этом его сыновьям.

Хейзел повернулась к Джеймсу. Он был намного старше, чем тогда, на приходских танцах восемь месяцев назад. Он выглядел измученным. Истощенным, бледным и уставшим.

И тем не менее, на его лице было что-то, чего она не видела с тех пор, как они встретились в Париже. Ей показалось, что это похоже на покой.

Афродита

Они покинули маленький домик, обещая приехать снова.

Хейзел гадала, было ли это ложью.

Выйдя на улицу, девушка подвернула ногу и чуть не споткнулась.

Джеймс предложил ей свою руку. Она покраснела, но все равно приняла ее.

Они дошли до угла, где должны были повернуть направо, чтобы вернуться на станцию, но Джеймс уверенно свернул налево.

– Разве нам не нужно сесть на поезд? – спросила она.

Джеймс прикрыл глаза от солнца.

– Сегодня чудесный день, – сказал он. – Почему бы не сходить на пляж.

Хейзел не знала, что и думать.

Они пошли по протоптанной тропинке вниз к набережной, где грязь постепенно переходила в песок, а трава совсем поредела и исчезла. Они сняли обувь, носки и чулки, что было достаточно трудно для Хейзел, но она смогла аккуратно отцепить их под юбкой. От вида ее босых ног у Джеймса чуть не случился сердечный приступ.

Они свернули свои носки (и чулки!), засунули их в обувь и побрели по песку. Ощущение теплого песка под ногами было в новинку для Хейзел, и она позабыла обо всем. Девушка побежала к воде, скинула свои вещи в кучу и бросилась в волны, поднимая юбку почти до колен. Джеймс сел на песок и наблюдал за ней.

Она почти заставила юношу забыть о его боли. И ее ноги! Он не должен смотреть.

«Да, ты должен. Но не так открыто».

Его захватило ощущение морского бриза и горячего песка, смех детей и крики чаек, запах попкорна и шипящих колбасок. Волны без устали бились о берег.

Он встретился с вдовой и сыном. С самого начала он знал, что должен это сделать. Все эти недели он только и делал, что подавлял страх, и это почти убило его.

Хейзел наклонилась, чтобы поднять раковину, и, прищурившись, заглянула внутрь.

Аид

Джеймс унюхал слабый запах дешевых сигарет. Он почувствовал знакомое присутствие и понял, что не должен смотреть. Это должно было его напугать, но юноша оставался спокоен.

Он пристально вглядывался в линию горизонта.