региона – на Кавказе, у него родня – казаки и связи у них. Тачке цена шесть лимонов, а в Чечне еще больше дают. Он ослеп от жадности. Придурок меня шантажировал. У меня снова не осталось выбора.

– И что ты собирался сделать с ним?

– Убить и сжечь труп вместе с проклятым корытом. Отогнал бы подальше, в соседнюю область, я присмотрел уже место – овраг. Кадровик Бородавченко просто пропал бы без вести. А обугленный труп в овраге и сгоревшую машину никто бы никогда с ним не связал. Я бы позаботился все подчистить.

Катя не вмешивалась. Веригин делал признание на камеру, и она не желала, чтобы и ее голос светился на записи. Дело снова поворачивалось совершенно новой, неизведанной стороной.

– Лжешь ты все, Алекс, – отрезал Гектор. – Взял на себя даже не половину, одну треть вины. И все потому, что есть выжившая жертва – кадровик очухается и не станет молчать. Поэтому ты признаешься в убийстве Мосиных. Но не в остальных преступлениях. Так тебе дадут лет пятнадцать, а за все сядешь пожизненно.

– Я не убивал Гарифу и сестер в Чурилове. Я всегда знал, что и Гарифа не убивала девчонок, – ответил Веригин.

– Она тебя убедила?

– Да я с ней был в тот вечер! И всю ночь! – выкрикнул Веригин, у него сдали нервы. – Мы не расставались до утра, любили друг друга, занимались сексом, целовались как безумные! Я заехал за ней домой вечером в начале седьмого – она вернулась со склада, смена ее закончилась. Забрал ее, и мы на мотоцикле махнули на речку Калиновку, я поставил палатку на берегу. Мы провели там всю ночь и утро до полудня.

– С какого еще склада она вернулась? – недоуменно спросил Гектор.

– В то лето торговый центр открылся в Чурилове, где она потом арендовала место под магазин. Гарифа устроилась работать на склад. Она сказала вам? Нет? Работа тяжелая, дневная смена с шести утра до пяти. Через день. Но ей деньги требовалось зарабатывать для семьи, после того как мать Полины ее из-за глаза уволила из своего салона красоты.

– Сочинил себе алиби сейчас на тот давний вечер? На ходу придумал? – бросил Гектор. – Если ты не виноват, чего же сразу, как расследование началось, ты сделал ноги из Чурилова?

– Я оставался с Гарифой до конца августа. В сентябре в «вышке» в Москве начались занятия, я же был курсантом, следовало вернуться в казармы. Я вообще хотел тогда все бросить… Я влюбился в Гарифу. Несмотря на ее глаз. Так случается лишь в юности – сначала тянешься к красоте, жаждешь ее, но вдруг в один миг словно что-то замыкается в сердце, ты загораешься огнем… и твои глаза открываются широко. Иные вещи доступны взору, более важные, чем смазливая мордашка и точеная фигурка. Но Гарифа сама настояла, чтобы я уехал. Понял, Гектор? Или тебе не дано нас с ней понять? Она оберегала меня. В городе ее продолжали подозревать, шептались за ее спиной, хотя мне сразу было ясно, что полиция шлепнула во время погони как раз того, кого надо – сожителя мамаши сестер. Гарифа меня хотела спасти. «Если все же арестуют, – твердила она, – что станется с твоей учебой в “вышке”, с твоей мечтой работать в полиции?»

Катя слушала Веригина – так-то он претворил свою мечту быть полицейским в жизнь?

– Я уехал продолжать учебу в Москве, – продолжил Веригин. – Настала осень, зима, весной и летом у нас шли сборы – старших курсантов постоянно кидали на разные массовые мероприятия, охранять правопорядок… Отпуска не предвиделось. Мое чувство остыло. Так тоже случается в юности. Да мне было-то всего двадцать четыре! Жизнь только начиналась.

– Нет, ты ее бросил. С глаз долой – из сердца вон. – Гектор кивнул. – Ты прожженный карьерист, Алекс. Ты юнцом смекнул, что с подозреваемой в убийстве в качестве жены карьеры в полиции не построишь.

– Думай как хочешь, жизнь нас в молодости развела. Об убийстве Гарифы я прочел в сводке происшествий. Там значилось, что убийцу задержали по горячим следам, ее брат сотворил дикость в припадке безумия.

– Которого ты когда-то спас. Да ей голову топором отчленили. – Гектор повысил голос. – Ты… ты хоть представил себе, циник, какой страшной смертью умерла твоя бывшая? Что же ты мигом не оказался в Чурилове, чтобы помочь коллегам, самому разобраться? Ради ее памяти хотя бы?

– Марат психбольной, – ответил Веригин. – Ему не тюрьма светит, психушка. В чем мне разбираться? Ты, полковник, зациклился на том, чего нет. Что не существует в реальности, а лишь в твоих свихнувшихся в горячих точках мозгах.

– Мои мозги не твоя забота, Алекс. Ты считаешь, что сестер Крайновых убил Павел Воскресенский, как я понял. Но Гарифа в разговоре с нами не была столь категоричной. Что такого она могла вдруг вспомнить? И ее тут же убили. Если это не ты и не ее брат… Ну, прояви свои способности. Окажи содействие расследованию – суд примет во внимание твой новый порыв.

– Я не знаю, что она могла вспомнить через столько лет. В Чурилове тогда плодились слухи как мухи навозные. А сейчас все превратилось в городскую легенду, в страшилку. Единственное, что у меня в памяти осталось, – Гарифа упоминала про неудавшийся аборт.

– Чей неудавшийся аборт? – спросил Гектор.

И Катя вся обратилась в слух – снова, снова, снова… Возникают, как фантомы, в их деле обстоятельства, о которых они не имели понятия, хотя насчет беременности речь шла, однако лишь предположительно…

– Шестнадцатилетней Аглаи? – нетерпеливо задал новый вопрос Гектор, потому что Веригин молчал, вроде вспоминал или же… придумывал на ходу, запутывая их все больше и больше?

– Младшей Крайновой? Нет, кому она нужна была? Страшненькая. У нее лишь голос имелся, пела она громко, – поморщился Веригин. – Гарифа упоминала подругу Полины – Лару. Толстую девицу. Вы с ней пересеклись недавно, насколько я в курсе, она доктор в нашей больнице. Незадолго до убийства сестер Гарифа ездила к частному гинекологу в Шатуру, после того как мы с ней… Ну, я же у нее оказался первым. Ей потребовалась консультация и таблетки. Она рассказала мне, что в клинике видела Ларису, та приехала к другому гинекологу. А врач заболел. И Лара скандалила, потому что сдала все предварительные анализы платные, а ее некому оперировать. Она приехала сделать аборт, но ее переписали на другой день, и она шумно требовала пересдать анализы бесплатно, а врачи не соглашались, до лампочки им, что Лариса – коллега, фельдшер, медик.

Они ждали, что Веригин выдаст еще. Но он