Гектор уже снял пластырь. Она, правда, и сама в эти дни не бинтовала руку, но широкий хирургический пластырь на свой шрам наклеивала.

«Значит, у нас так с ним… Доктор предупреждал: не как у всех, иначе, намного сложнее, – пронеслось вихрем в ее голове. – Но это тоже не важно. Главное для нас с ним другое. А с этим мы справимся».

Гектор включил фен, начал сушить ей волосы, перебирал пряди, не удержался и поцеловал ее в шею. Она обернулась через плечо – третья их ночь под одной крышей не прошла для Гектора даром. Он плыл, он жаждал…

– Гек. – Катя, выспавшись и обретя новые силы, решила действовать немедленно.

– Что?

– Предположим, Веригин сказал правду – он не убивал ни сестер Крайновых, ни тем более Гарифу.

– Что? Каких Крайновых… а, их… Да… Нет. – Он словно очнулся. Фен шумел.

– Гек, горячо. – Катя испугалась, что, хотя имеет в виду фен, фраза звучит как-то двусмысленно…

– Так лучше? – Он убавил мощность фена и… снова не удержался, поцеловал ее между лопатками. Провел ладонью по спине, по шелку топа, лаская.

– Мы теперь точно знаем, что убийство Ивана Мосина не связано с делом сестер. Пусть фантастически невероятное, но это всего лишь совпадение. А так как убили еще и Гарифу, совершенно ясно и другое: не Мосин ее прикончил, некто другой, и поэтому не Мосин убил в Чурилове девушек. Пожарный действительно тогда оказался просто свидетелем – случайно проезжал мимо Пузановки по дороге, увидел дым и огонь и выполнил свой профессиональный долг, вызвал подмогу. Благодаря ему вообще что-то осталось на той террасе, а не сгорело дотла.

Катя вещала, как пифия на треножнике, – намеренно настойчиво, монотонно, отвлекая его, настраивая на деловой лад. Слушал ли он ее – загадка, продолжал сушить… точнее, ласкать ее волосы. Фен гудел.

– Я снова и снова вспоминаю последние слова Гарифы по телефону, – продолжала Катя. – Она вспомнила какие-то факты, детали. Что видела кого-то вместе, и… это произошло, как она говорила, «не тогда, а гораздо раньше». Со слов Веригина мы знаем, что в день убийства сестер Гарифа с раннего утра до пяти вечера трудилась на складе в торговом центре. Затем направилась домой на улицу Октябрьскую. Что-то увидеть она могла лишь по пути, потому что затем они с Алексом занялись друг другом – влюбленные… Ну, если он нам правду сказал. Значит, нас интересует временной отрезок с пяти до шести или чуть позже, до половины седьмого. И она видела кого-то не в Пузановке, а в самом городе. Гек…

– Слушаю тебя затаив дыхание. – Он выключил фен, но продолжал перебирать пряди ее волос, словно расчесывал их пальцами, гладил. – Не закалывай шпилькой своей стильной, оставь так, ладно?

Выспался Шлемоблещущий – окрылился, духом воспрянул. И – командует.

– Кого могла видеть Гарифа? – строго спросила его Катя. – На младшую Аглаю она особо не обращала внимания, ее всегда интересовала – даже в период вражды – только подруга Полина. Думаю, она видела Полину с кем-то. Что нам Веригин еще сказал? Несостоявшийся аборт. Лариса Филатова, оказывается, была беременна – и это не предположение, а факт, потому что Гарифа столкнулась с ней в гинекологической клинике. Лариса забеременела от Ивана Мосина. И знала, что от ребенка надо избавиться по многим причинам – они кровные родственники, он женат, скандал на службе… Нам она о своем аборте даже не заикнулась. Скрыла. Переключила наше внимание на Аглаю и Мосина. Представляю, в каком психологическом состоянии она сама находилась в тот момент, к тому же аборт откладывался, у нее, сельского фельдшера, с деньгами было туго… И теперь вопрос: обманула ли она нас, говоря о беременности Аглаи, скрывая свою? Я думаю, нет. Хотя, как мы выяснили, не Мосин убил девушек, но на сам факт предполагаемой беременности это не влияет. К тому же Аглая могла все сочинить назло сестре Полине. А беременная Лариса приняла ее ложь за чистую монету. Какую ненависть она испытывала тогда к шестнадцатилетней сопернице – тоже, предположительно, беременной от Мосина? Какое бешенство… почти преддверие аффекта…

– Ты считаешь, что в тот вечер между пятью и половиной седьмого…

– Лариса могла встретиться с Полиной, но ее главной целью была именно Аглая. Лариса задумала недоброе, но скрывала до поры до времени свой замысел. Возможно, предложила по-женски обсудить ситуацию с беременностями. А сама готовилась убивать. В эту версию, Гек, вписывается как раз то, что вылетало у нас почти каждый раз.

– Бутылки из-под шампанского?

– Именно. Посидеть в тихом месте, в старом доме, на семейной стройке вечерком вдали от любопытных глаз и ушей, обсудить по-женски беременности, решить, как быть… Выпить шампанского в складчину, понимаешь? Бутылку принесла с собой Лариса, две другие – сестры прихватили из дома или салона красоты, поэтому на одной сохранились отпечатки Воскресенского, который приобретал шампанское.

– Отпечатков самой Ларисы на бутылках не нашли. – Гектор, судя по тону, заинтересовался Катиной версией.

– Сестры разливали шампанское в начале посиделок, их отпечатки стерли следы рук Ларисы. Или она сама украдкой их стерла еще до поджога. И потом, не забывай про пожарную пену, она что-то сохранила, что-то смыла с бутылок. Сестры с Ларисой не собирались сидеть долго – Аглая ведь позвала Женю к восьми, чтобы вместе ехать на велосипеде на Змеиный луг слушать рокеров. Может, и Полина планировала тоже отправиться с ними на концерт, не зная намерений беременной подруги. Насчет Гарифы… Лариса могла заметить, что Гарифа их тогда вместе с Полиной видела…

– И поэтому через столько лет она ее зарубила топором? – Гектор покачал головой.

– Гарифа же знала еще и про аборт! Когда с появлением Жени Зарецкого всплыло старое дело, когда мы вмешались, Лариса вспомнила, что есть еще косвенный свидетель. Наша Ифигения – истинная дочь своей матери, в опасной для себя ситуации действует быстро и безжалостно. Кстати, она бездетна, аборт она тогда сделала, как он повлиял на ее женское здоровье? На ее травмированную психику в довесок к трагедии детства?

Гектор помолчал.

– Айда завтракать, или уже обедать, – объявил он после паузы. – Только я в душ на пять минут.

На ресепшен он вернул ключи от «газели» хозяину отеля, занявшему место за стойкой. И по пути в кофейню произнес, скромно потупив глаза:

– А я в душе стих тебе сочинил.

Катя ожидала нечто в стиле страстного древнего грека – снова про «заходящие плеяды», однако Гектор непередаваемым тоном булгаковского Бегемота продекламировал:

– Куда с Катенышем вдвоем мы с позднего утра? Конечно, завтракать идем часа на полтора! Омлет румяный, толстый