Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меир Альгуадес и Пабло де Бургос были, возможно, друзьями до крещения Павла[519], но позже дружба сменилась той враждой, которая обычно возникала между евреями и выкрестами. В этом случае вражда должна была быть особо острой, потому что дон Меир, помимо того, что был врачом Энрике III, ещё и являлся главным представителем евреев при дворе и защитником их интересов. Там он мог не раз вступать в борьбу с Павлом, который продвигал свои антиеврейские планы. Эти двое, врач и епископ, несомненно, конкурировали за расположение короля, и соревнование было, в конце концов, выиграно Павлом, как видно из декрета о ростовщичестве. Когда дона Меира преследовал сеговийский епископ, никто лучше Павла не понимал всю беспочвенность обвинения. Мы, тем не менее, можем быть уверены, что он пальцем о палец не ударил, чтобы установить истину и спасти своего бывшего друга, еврейского лидера, от позора, пыток и смерти. Вместо этого он предпочел стоять в стороне и не касаться этого дела. Он знал, что если попытается опровергнуть обвинения в осквернении Тела Господня, то запятнает себя как защитника евреев и набросит тень на искренность своего крещения. Он мог ещё и порадоваться тому, что еврейская община, уничтожения которой он так страстно желал, теряет своего доблестного защитника при дворе.
Новости об этих шокирующих событиях имели, конечно, огромное, хотя и совершенно различное влияние на евреев и христиан. Поскольку гораздо больше христиан считали теперь евреев виновными во вменяемом им преступлении, вражда христиан к евреям возросла, когда многие евреи, испуганные страшными гонениями, оказались в безнадёжном положении. Теперь Павел мог счесть ситуацию подходящей для того, чтобы начать кампанию против евреев, имея целью новое массовое крещение. Притом что высшие классы общины получили удар по своему экономическому положению и их влияние при дворе сократилось до минимального, евреи, испуганные растущей враждебностью, могли начать искать убежище в обращении в христианство, в особенности если агитация против них сопровождалась продолжающимися репрессиями. Павел, конечно, знал, что задуманная им кампания будет гораздо более эффективной, если она будет вестись под руководством папы. Но как он может убедить Бенедикта, погружённого по горло в борьбу за своё папство, обратить свою энергию на такое дело? Казалось бы, нет для этого причины. Однако Павел был умелым интриганом и скоро нашёл аргументы, чтобы убедить папу в том, что тот не только продвинет дело христианства, но ещё и получит бесценную поддержку своей позиции в качестве единственного настоящего лидера Церкви.
VII
Судя по превалирующему мнению учёных, кампания по крещению евреев Испании была предпринята папой Бенедиктом XIII, чтобы привлечь христианский мир на свою сторону. Соответственно, папа и его помощники верили в то, что успех кампании приведёт все католические страны в восторг и они признают его единственным истинным папой. Трудно, однако, поверить, что Бенедикт и его советники были столь наивны, чтобы поверить такому прогнозу. Они знали, каковы амбиции, интересы и теории, которых упорно придерживаются влиятельные личности, возглавляющие движение за низложение Бенедикта, и прекрасно понимали, что обращение евреев Испании в христианство ровным счётом ничего не даст. И всё же, поскольку Бенедикт согласился начать кампанию крещения в самое критическое для его судьбы время, мы должны рассматривать это как нечто чрезвычайно ценное для его борьбы за папство.
Несложно увидеть, в каком свете он рассматривал эту кампанию как поддержку своего дела. В конце 1409-го и в 1410-м, после выхода Франции из-под его подчинения, Бенедикт ощущал себя изгнанным из Европы и лишённым своего влияния там. Арагон остался для него единственной надёжной базой, и, кроме Арагона, его территория ограничивалась соседними королевствами Кастилией и Наваррой, плюс ещё маленькая, изолированная Шотландия. Его положение в христианском мире поддерживалось, фактически, тремя странами Пиренейского полуострова, и для того, чтобы укрепить его, он, совершенно очевидно, намеревался больше участвовать в испанской жизни и политике. Он думал, что, возглавив кампанию по крещению евреев, он сделает большой шаг в этом направлении, не столько за счет ее объявленных целей, сколько благодаря методам их достижения. Он знал, что такая кампания обязательно включит в себя поношения иудаизма и его последователей, и ничто не будет лучшим обращением к испанским христианским массам, чем постоянный поток ругани в адрес евреев, исходящий из штаб-квартиры папы. Фактически сама по себе декларация папы о том, что он решил раз и навсегда положить конец существованию иудаизма в Испании, сделает его привлекательным для подавляющего большинства населения, так как они увидят в нём духовного вождя, которого нужно защищать любой ценой. И действительно, если такое настроение стало доминирующим, кто в Испании посмеет низложить его?
Такова была аргументация, которая могла побудить Бенедикта начать кампанию по крещению евреев, аргументация, предложенная, по нашему убеждению, Павлом. Мы должны, тем не менее, коснуться ещё одного соображения, которое могло убедить его поддержать Павла. Папа мог рассматривать его в качестве отвлекающего манёвра. При общественном возбуждении против евреев и иудаизма, которое ожидалось, внимание общества будет отвлечено от раскола и доводов в пользу низложения Бенедикта. Всё, что требовалось, это позаботиться об эффективности кампании. К счастью папы, среди его помощников был человек, на которого можно было рассчитывать в этом деле.
VIII
Его звали Висенте Феррер[520]. Доминиканский монах, который видел миссию своей жизни в пропаганде христианства среди «иноверцев» и среди отступников от веры, Феррер нёс эту миссию через Испанию, Францию, Италию и другие страны с исключительным успехом. Он был известен как великий проповедник христианства и один из действительно святых людей, которых Испания дала миру в его поколении. Одна из главных целей Феррера — привести евреев к христианству — цель, к которой доминиканское учение специально подготовило его[521]. Когда папа попросил его возглавить общенациональную кампанию, направленную на крещение евреев, он должен был согласиться с энтузиазмом. Ему было тогда 60 лет — старый человек по средневековым меркам, — и он, несомненно, чувствовал, что нельзя придумать ничего лучшего, чтобы увенчать свою жизнь ярого миссионера.
Теперь Феррер стоял не только перед величайшей возможностью, но и перед колоссальными трудностями на пути к её осуществлению. Оправдает ли он возложенные на него надежды? Феррер верил, что он может обратить