сопровождавшие его, помогли раздуть антисемитские страсти городских толп. Неудивительно, что при этих обстоятельствах многие евреи подумали, что то, что они видят, является прелюдией к новым погромам в стиле 1391 г. Хотя Феррер твёрдо решил не позволить насилию вмешаться в его кампанию, евреи не могли быть уверены в его решимости или его способности контролировать возбуждённые толпы. Отсюда мы можем заключить, что в раскаленной атмосфере, созданной поджигательскими проповедями Феррера, именно страх перед нападениями больше, чем что-либо иное, подтолкнул многих евреев к церковной купели. Кроме того, Феррер оказывал давление на концехо, чтобы выселить евреев из христианских кварталов, и это тоже могло кое-где усилить стремление некоторых евреев к крещению. Тем не менее мы не можем однозначно сказать, как далеко заходило давление Феррера и как это влияло на результаты его миссионерского движения. В конце концов, не существовало государственного закона, заставляющего городские советы выгонять евреев из их домов, находящихся преимущественно в христианских районах, и евреи могли обратиться за помощью в суды и к королевским чиновникам для защиты своих частных и коллективных прав. Кроме того, подобные акции продолжаются долго и оставляют место для переговоров.

В результате Феррер должен был чувствовать, что его кампания зачастую проходила с трудом, а то и вовсе застревала, не достигая ожидаемых результатов. Когда же его надежды не оправдывались, он порой терял терпение и преступал границы, поставленные им самому себе в плане использования силы. Это, например, случилось в Толедо, когда он выгнал евреев из синагоги, которую потом освятил, как церковь[529]. Однако в общем и целом Феррер был верен своим принципам и держал в узде своих последователей, склонных к насилию. Но это само по себе не могло успокоить евреев, чья нервозность с каждым днём усиливалась. На самом деле, по мере продвижения кампании, проповеди Феррера звучали всё более зловеще и убеждали евреев в том, что христианство объявило им войну, в которой решило одержать окончательную победу.

Судя по христианскому общественному мнению, кампания Феррера оправдала ожидания Бенедикта. Она сконцентрировала внимание общества на еврейской проблеме и побудила испанские массы требовать применения предложенных антиеврейских мер. Но если судить с точки зрения её религиозных достижений, кампанию вряд ли можно назвать успешной. Конечно, последователи Феррера могли аплодировать результатам его мощных проповедей, потому что обратить в христианство тысячи евреев силами одного человека в такой короткий срок действительно было замечательным успехом. Но для Павла, который ждал, чтобы кампания стала катализатором массового крещения, её результаты оказываются весьма скромными и разочаровывающими. В самом деле, что могут значить несколько тысяч крестившихся, когда испанское еврейство насчитывало сотни тысяч человек? И как долго сможет Висенте Феррер, старый и слабый физически человек, выдерживать столь тяжёлую работу? Павлу больше, чем когда-либо, было ясно, что если вообще возлагать надежды на способности Феррера сдвинуть массы и обратить в христианство большинство евреев, то необходимо усилить его агитацию крайне агрессивными законодательными мерами.

Павел определённо не изменил своего мнения по поводу потенциального эффекта сегрегации (и Феррер убеждал городские советы применять ее), но он понял, что без поддержки королевской власти будет очень тяжело реализовать эту меру. В любом случае это коснётся только евреев, живущих в смешанных кварталах, и почти не затронет обитателей еврейских районов, число которых было по-прежнему велико. Антиеврейский план Павла должен ударить по всем евреям Испании, независимо от их места жительства, социального положения и профессии. Он был уверен, что, как бы они ни сопротивлялись, этот план вынудит их к религиозной капитуляции. Но для этого было необходимо полное сотрудничество с государственной властью.

Хитрый, проницательный и исполненный решимости добиться своей цели, Павел все свои силы положил на то, чтобы убедить двух регентов Кастилии, королеву Каталину и инфанта Фернандо, принять предложенное им законодательство относительно евреев. Он, безусловно, указал им на то, что, потеряв возможность работы откупщиками и предоставления займов, евреи практически перестанут быть полезными короне. С другой стороны, их продолжающееся присутствие среди населения создает трения и напряжение. Таким образом, они являются источниками возбуждения и религиозного неспокойствия. Теперь Испании остаётся сделать последний шаг, чтобы вынудить евреев к религиозной капитуляции и создать, наконец, религиозное единство, которое умиротворит страну. Как только евреи будут крещены и ассимилированы, Испания выиграет от их способностей без ущерба, наносимого разделением и враждой, которые будут иначе превалировать в отношениях между ними и христианами. Павел, несомненно, восхвалял кампанию Феррера и выказывал желание, чтобы она продолжалась и расширялась, но объяснял, что для её успеха необходимо подкрепить её рядом законов, стимулирующих евреев принять решение о крещении. Народ, конечно, с радостью воспримет такие законы и восславит властителей, которые их примут.

Такие аргументы могли посчитаться весомыми. Но как бы привлекательны они ни были, трудно поверить, что сами по себе они могли убедить регентов в корне изменить многовековую политику испанских королей по еврейскому вопросу. Однако именно такой резкий поворот и лежал в основе законов, предложенных Павлом. Если, тем не менее, регенты согласились, наконец, на его предложения, мы должны отнести это не только на счёт доводов Павла в пользу этого плана. Были ещё и особые политические соображения, которые в тот момент владели всеми мыслями регентов и которые, можно быть уверенными, Павел не преминул использовать при каждом удобном случае.

X

Мартин I (Гуманный), король Арагона, умер 31 мая 1410 г., не оставив наследников престола. Он уже долгое время был известен своим слабым здоровьем, и вопрос о наследовании встал со всей остротой, когда его единственный выживший сын, Мартин Младший, король Сицилии, умер в июле 1409 г. Несколько человек претендовало на арагонский трон, и у каждого были сторонники и противники. Прелаты и магнаты приняли участие в споре за престол, который угрожал ввергнуть страну в гражданскую войну. Но возник ещё один претендент — из-за границы. Это был инфант Фернандо, регент Кастилии, который был племянником усопшего короля. В силу этого родства он видел себя в качестве преемника Мартина I.

На деле он уже давно носился с этой идеей и упорно двигался к её реализации. Уже в августе 1409 г., послав Мартину Гуманному соболезнования по поводу внезапной смерти его сына, он отметил, что смерть последнего делает его законным властителем Сицилии. В следующем году, после того, как он взял Антекеру (июнь 1410 г.) и покинул Гранаду, он попросил своих юридических экспертов изучить права всех претендентов на арагонский престол и сообщить ему о результатах их изысканий. Эксперты вернулись к Фернандо с ожидаемым результатом: он является единственным, кто имеет законное право быть наследником покойного короля.