— Дорого.

— Туда-сюда ходить дороже выходит. Где такое видано?

Он наполнил жестянку и хотел вернуться, спеша улечься с ней в постель: сколько раз во сне он преследовал ее, пытаясь схватить. Жестокая и распутная, она манила его, но не отдавалась, ускользая из рук, смеясь ему в лицо. И вот настал час возмездия — он возьмет свое, да еще и с процентами.

— Пойдем.

— Не сейчас.

Она взяла его под руку, и они уселись на берегу реки, неподалеку от Дамского биде. Опустив ноги в проток, они слушали кваканье жаб. Зезинья положила голову на широкое плечо Турка и засунула руку в вырез рубашки, поглаживая его волосатую грудь.

— Я не хотела уезжать, так и не повидав моего Турка.

— И не вонзив в меня нож — разве это не одно и то же? — Он говорил шутливым тоном, без тени жалобы или упрека.

— Я пришла за помощью — не буду врать. Но не только за этим — Бог мне свидетель. Ты грубый невежественный Турок, ты думаешь, что у меня совсем нет чувств.

Фадул обхватил ее руками и посмотрел ей в глаза: она плакала, и уже не из-за отца. Это были слезы тоски и любви, слезы, пролитые в ночь встречи и прощания.

11

Зезинья ду Бутиа встала тогда же, когда и Фадул Абдала, — в этот час ржание лошадей и рев ослов уже начали будить долину, и погонщики стали собирать караваны. Это была ночь мечтаний, проведенная без сна, ночь смеха и вздохов, горестных восклицаний, сдавленный вскриков, теплых слов, сказанных и услышанных. Фадул предложил ей поспать еще, но она, уже на ногах, отказалась:

— Я помогу тебе.

Зезинья оценила размер кровати, поистине грандиозный, и сказала с легким упреком в певучем голосе:

— Это здесь ты Жуссу натягивал? Так ведь? Весь день. Экая проститутка, без стыда и совести.

Столько времени прошло, а она еще вспоминала об этом с горечью и злостью. Турок коснулся своей огромной рукой ее обнаженного тела:

— Нет женщины, равной тебе. И не будет.

Зезинья вытаскивала из чемодана платья, выбирая, какое надеть. Она оделась как на праздник, чтобы подавать кашасу за прилавком в этот ранний час. Она подготовилась так, будто ехала в Ильеус, а не в эту забытую Богом дыру.

Когда оживление спало, они, предварительно выкупавшись в реке и перекусив вяленым мясом и спелыми плодами гравиолы, вышли прогуляться по селению. Проститутки подглядывали из-за дверей своих хижин и насмешливо приветствовали их. Корока пошутила, когда они проходили мимо Жабьей отмели:

— Это твоя зазноба, сеу Фаду? Поздравляю, у тебя хороший вкус. — Она повернулась к гостье. — Вы и есть Зезинья, так ведь? А я Жасинта. Когда он уезжает, чтобы вас повидать, это я присматриваю за лавкой.

— Я приехала только попрощаться, уезжаю в Сержипи. Фадул мне всегда о вас рассказывает, говорит, вы десятерых мужчин стоите.

— Эх, добрый он человек.

Они прошли Большую Засаду от края до края. Зезинья познакомилась со старым Жерину, Меренсией и Лупишсиниу Каштора она уже знала, и не только на вид или по разговорам, а гораздо лучше. Вернувшись за прилавок, Зезинья высказала свое мнение:

— Такая же бедность, как и в Бутиа, там, где я родилась. Только Бутиа, вместо того чтобы идти вперед, пятится назад, так что даже раку не снилось. Если бы я могла, то осталась бы здесь, рядом с тобой.

Следующим утром после бессонной ночи Фадул с Зезиньей на подхвате, шутя и смеясь, отправил погонщиков в путь. Когда последний караван вышел на дорогу, Турок отдал ключ от дома и револьвер Короке, оседлал двух ослов и проводил проститутку на станцию в Такараш.

Они проехали всю дорогу молча. Грустные, будто прощались навсегда. Садясь в поезд, Зезинья напомнила, ткнув ему пальцем в грудь:

— Не забудь, прикажи вырыть колодец.

Она даже не потрудилась сдержать слезы:

— Спасибо за помощь. — Она улыбнулась через силу. — И за все остальное. — Раздались громкие и скорбные, спонтанные всхлипы.

Турок засунул руку в карман, вытащил большой узорчатый линялый платок и протянул Зезинье, которая уткнулась в него лицом, стоя на подножке вагона.

Фадул захотел что-то сказать, но не смог. Поезд загудел и тронулся, а Зезинья ду Бутиа махала на прощание линялым узорчатым платком.

12

Дурвалину оказался настоящим трудягой, неутомимым и кристально честным: конечно, он зажимал монетку-другую, чтобы удовлетворить свои потребности у проституток, но это была такая малость, что Фадул делал вид, будто ничего не замечает. Кроме того, парень был жутким сплетником, к тому же довольно высокомерным. Король прозвищ, которые он получал за свой рост и длинный язык: Столб, Удочка, Сплетник, Вы Видели и Вы Знаете? — вот именно так, с вопросительной интонацией. И это были основные прозвища, но имелись и другие, менее ходовые и более поэтичные — Турков Глист, Спец по Шлюхам и Собачья Вошь.

Никто, находясь в здравом уме, не взялся бы оспаривать у Педру Цыгана звание главного глашатая, разносившего вести обо всем, что случалось в этих диких местах — обширной и беспокойной долине Змеиной реки с бесчисленными имениями, местами ночевки, селениями, поселками и деревушками. Предлагая по сходной цене переливы своей гармошки — спутницы веселья и праздника, — Педру Цыган, будто в семимильных сапогах, бродил по дорогам и разносил от местечка к местечку последние, самые свежие новости: кто помер, а кто родил, где какой трактир закрылся или открылся, кто с кем подрался, рассорился или сдружился, чем хвастают жагунсо, где захватили землю, поубивали индейцев, продали плантацию или фазенду, где останавливаются проститутки, такие же бродяжки, как и сам гармонист. Он заслуживал доверия, да ему и придумывать нужды не было, просто слушателям надо было делать скидку на масштаб события — рассказывая, он все преувеличивал, раздувал, и из мухи запросто получался слон.

Но в пределах Большой Засады никто не мог одержать верх над Дурвалину, который был в курсе малейшего происшествия, любой перебранки между проститутками или ссоры погонщиков за партией в ронду, каждой любовной истории. Ничего не происходило в Большой Засаде, без того чтобы Дурвалину об этом не узнал и это не обсудил. Сплетник — так его называли, но мальчишка не просто сплетничал и раздувал — в этом он походил на Педру Цыгана, — но еще и обладал способностью предугадывать развитие событий, предсказывая, чем дело кончится. Помимо «Сплетник», его еще называли «Дурвалину — Вот Увидите».

Он был своим на Жабьей отмели, и из-за своих россказней, слухов, сплетен, а более всего из-за домыслов и предсказаний, постоянно попадал в какой-нибудь переплет. Ему случалось ввязываться в драки, а порой и убегать от какой-нибудь разозленной шлюхи, которой показалось, что Удочка ее оскорбил или оклеветал, хотя обычно его принимали с радостью и любопытством, когда он появлялся в месте, где собирались проститутки, с загадочным видом и вечным вопросом: «Слышали новость?» или «Вы уже знаете?» Его сразу приветствовали, когда он подходил — верзила с ногами как циркуль и вытаращенными глазами.