14

Дурвалину не удовлетворился предсказаниями неминуемой потасовки, причиной которой станет та настойчивость, с которой Баштиау да Роза и Каштор Абдуим старались завоевать расположение барышни Дивы. Он даже указал место и время будущей перестрелки. Она точно случится в воскресенье, во время пирушки в честь приезда в Большую Засаду жены почетного гражданина Лупишсиниу. Супруга Лупишсиниу, дона Эстер, наглая и нудная старая вешалка, была не очень расположена к праздникам и даже не танцевала. Ее самое любимое развлечение состояло в пересудах с соседками и в обсуждении болезней, разных нелепых народных средств и особо действенных молитв.

Долгие годы дона Эстер отказывалась переехать в Большую Засаду, оставаясь в Такараше, в то время как муж и сын работали в этой дыре. Наконец, заметив, что Лупишсиниу приезжает на станцию все реже, присылая ей по доброте своей через погонщиков средства на жизнь, она решила провести с этим неблагодарным несколько дней, а заодно и мальчишку почтить материнским благословением. Он был совсем зеленым, когда отправился с отцом обучаться мастерству плотника. Умелый и упорный, Зинью хотел стать столяром, чтобы поправлять всех, как это делал мастер Гиду:

— Какой еще плотник! Прикуси язык — я столярных дел мастер.

Дона Эстер танцевать не любила, но это не могло помешать жителям селенья отпраздновать ее приезд. Идея пирушки исходила от негра Тисау, и кончилось тем, что решили праздновать в любом случае, каким бы ни был повод и цель затеи. Особенно теперь — тут еще можно было выяснить то, что до сих пор оставалось неясным: кому из двух претендентов отдаст предпочтение Дива, если, конечно, у нее были какие-то предпочтения. Это было сложно узнать, особенно если речь шла о таком изменчивом и капризном создании, как она: то хохочет, то хмурит брови, лицо мрачное, будто злится. Тисау принял решение насчет праздника сам, ни с кем не посоветовавшись, увидев на Ослиной дороге для всех долгожданную фигуру Педру Цыгана. Если уж речь идет о пирушке, то кто же откажется?

Давно уже Педру Цыган не был единственным и всеми обожаемым гармонистом на праздниках в селении. По воскресеньям появлялись другие вместе с гитаристами. Играли также на кавакинью и на дудке. Но он все еще бесспорно считался лучшим. Кроме того, ему довольно было любого вознаграждения, он не требовал луны с неба.

Цыган потому что бродяга: сегодня здесь, завтра там, с гармошкой на плече, куда только не заносило его, — и все же перекати-поле, казалось, питал к Большой Засаде особую слабость. Красивое место, услада для глаз — он его узнал еще раньше, задолго до прихода Турка Фадула. Тогда еще только Корока принимала погонщиков в хижине из четырех сухих пальмовых листьев. Караваны еще только начали прокладывать тропинку в зарослях, чтобы срезать путь.

Приходя и уходя, Педру Цыган своими глазами видел, как росло местечко, как появились хибары на Жабьей отмели, вереница домов на Ослиной дороге, склад какао, заведение Турка, соломенный навес, загон для скота и кузница. И все же он и подумать не мог, что увидит на другом берегу реки возделанные поля, гончарную и кирпичную мастерскую, мельницу, растущее поголовье скота, пасущееся на пустыре. Если верить слухам, распространявшимся шепотом, украдкой — никто в здравом уме не будет говорить о таких вещах вслух, — самым первым сюда пришел капитан. Был он тогда еще без роду без племени и даже без патента, простым жагунсо во главе шайки таких же головорезов явился он сюда, и смерть была ему спутницей и подругой.

В те времена, болтая с Корокой, Бернарда поставила Педру Цыгана в ряд самых видных мужчин Большой Засады — его, Фадула, Баштиау да Розу и самого капитана. В этом списке не было имени Каштора Абдуима, потому что о кузнеце здесь еще никто слыхом не слыхивал. Слава красавчика окружала Педру Цыгана не только в памяти Бернарды, другие проститутки придерживались то же мнения. Донжуанский список у гармониста был обширный, его зазнобы были разбросаны по просторам долины Змеиной реки, повсюду, где только стояло полдюжины домишек, где были проститутки, страдавшие от одиночества, скучавшие по ласке.

15

В заведении Турка Педру Цыган незамедлительно узнал от приказчика Дурвалину о напряженной борьбе, которую вели негр Тисау и белокурый Баштиау да Роза — помнится, Баштиау да Роза фигурировал в списке Бернарды, — и о возможной трагической развязке, которую предвещал сплетник по прозвищу Вот Увидите.

Педру Цыган давненько уже не забредал в Большую Засаду, развлекая народ на праздниках во время святой миссии в Лагоа-Секе, Корта-May и Итапире. Был там монах-немец — так складно толковал об адских муках и о жадности, а сам ел да наесться не мог, с ним только падре Афонсу сравнится, помните его? Он показал на почти готовое строение на другом берегу реки:

— А там что?

— Мельница Амброизиу и Жозе душ Сантуша, — пояснил Фадул. — Скоро у нас муки будет вдоволь.

— А строит ее сеу Баштиау, — добавил Дурвалину — Он там целыми днями торчит рядом с… рядом с Дивой. По мне, так у сеу Тисау никаких шансов, спета его песенка…

Педру Цыган ничью сторону принимать не стал, а во все глаза смотрел, как выросло селение:

— Да уж, кто бы мог подумать… — Он протянул пустой стакан в ожидании новой порции — в конце концов, уже давненько не болтал с другом Фадулом.

— Вот уже какао пошло… — сказал Турок, отмеряя скрепя сердце новую дозу дармовой выпивки и рассказывая то, что оба и так уже отлично знали:

— Слава господу! — поднял рюмку бродяга.

Ватага мальчишек пронеслась перед дверью, подняв пыль, а сзади — девчонка, поносившая их на чем свет стоит: «Сукины дети! Рукоблудники! Уроды!» Гармонист спросил, кто это.

— Дочка Алтамиранду, Сау. У нее не все дома. Она с мальчишками дурью мается, того и гляди брюхатая будет, — высказал Фадул свои соображения.

Педру Цыган перехватил взгляд, который Дурвалину бросил вслед бездельникам. «Пожалуй, этот не только о других горазд судачить», — улыбнулся про себя король пирушек. Это его позабавило. Девчонка уже неслась обратно, убегая от преследователей. Она ворвалась в магазин и, запыхавшаяся, остановилась рядом с Турком. В прорехах лохмотьев проглядывало налитое юное тело.

— Не позволяйте им меня схватить, сеу Фаду! Они хотят меня снасильничать.

Снаружи стояли, задыхаясь, Нанду, Эду и его брат Пеба, одиннадцати лет, сын капитана, но не от Зилды — та его усыновила. Они ждали Сау, уверенные, что она, выпив воды из колодца, которую Турков Глист налил ей в стакан из-под кашасы, вернется и снова начнет дразнить и подстрекать их, но, увидев Педру Цыгана, Сау потеряла интерес к играм в жмурки и догонялки и с презрением глянула на мальчишек, ждавших снаружи. В лавке вокруг нее были мужчины: один еще молодой, другие двое уже закаленные жизнью. Сау села на пол, высокомерно высунула язык, показала кукиш и напрочь забыла о мальчишках, затем вытянула ноги, приоткрыла рот и залилась счастливым смехом:

— Будут танцы? Пуще всего на свете я танцевать люблю!

16