из худших страхов Тайлера, обряды Имоджин подвели ее, исказили свой смысл, чтобы удовлетворить злые желания мертвого пастора. Ее истлевшие пальцы проникли сквозь усыпанную золой землю, царапали поверхность, нащупывали, скребли. Вслед за мертвыми пальцами появились мертвые кисти, а затем бледные кости рук. Тайлер попытался кричать, но из прохода на него обрушилась невообразимая какофония голосов.

– Я возвращаюсь, – прохрипела Имоджин. – Возвращаюсь за тобой, дорогой.

Из земли появился ее потрескавшийся череп, с которого осыпались лоскутья влажной кожи и пучки волос. Глазницы увеличились, заполнившись тошнотворным голубым светом. И когда эти жуткие глаза посмотрели на него, Тайлер закричал.

Он кричал так долго и громко, что резко проснулся, скинув ногами простыню, и в приступе паники вскочил с кровати. С криком стал метаться в темноте, по-прежнему преследуемый образом своей бывшей возлюбленной, вылезающей из земли. И с каждым паническим вздохом, каждым трепетным ударом хрупкого сердца сон старого профессора отступал обратно в тень реальности. Вокруг, наконец, проступили контуры спальни, освещенной лунным светом, проникающим в открытое окно.

Тайлер вытер пот с лица, побрел по коридору в ванную и включил в раковине воду. Ахнул от ощущения холодной воды на щеках и пошатнулся, охваченный рыданиями. «О боже, – мысленно простонал он, тщетно пытаясь сдержать всхлипы. – Боже, Джини, что ты наделала? Что ты наделала?»

Тайлер опустился на пол и, прислонившись спиной к холодной плитке, стал ждать, когда слезы иссякнут. Он ощущал свой возраст, ощущал, каким дряхлым и одиноким стариком стал. И он ненавидел себя за то, что позволил ей сделать с собой. Возможно, если бы он остановил ее, она была бы по-прежнему рядом с ним, а не в шести футах под землей.

– Ты – трусливый старик. Ты не смог остановить ее, не смог рассказать ее внуку правду. – Он вытер нос, проглотил скопившуюся в горле мокроту и просидел почти час, пока не принял решение. Завтра он нанесет своей ушедшей подруге визит, необходимость которого давно назрела, нравится ему это или нет. Восполнит некоторые пробелы и попытается продолжить свое дело, пока еще жив.

Поднимаясь на ноги, Тайлер застонал от боли в коленях и посмотрел на свое отражение в зеркале.

– А что если ее план сработал?

Отражение ничего не ответило, но этого было и не нужно. Он уже знал ответ. Эта перспектива не давала ему уснуть всю оставшуюся ночь.

Глава пятнадцатая

1

Туман медленно поднимался с берегов Лорел-Лейк и пробирался в город, подобно бесшумному злоумышленнику. В этой дымке уличные фонари приобрели кольцевидные ореолы, а светофоры на Мэйн-стрит предупреждающе мигали желтым, словно моргающие глаза, беззвучно сигнализируя всем, кто будет путешествовать в этот нечестивый час. Ибо бога стауфордских жителей там не было, он ускользнул в длинные тени, образованные висящей в небе полной луной. В утро субботнего дня их будет поджидать новый господь. И многие мучились беспокойным сном, их головы переполняли темные кошмары о первобытных желаниях и языческих жертвоприношениях.

Странные символы были вырезаны на их черепах и освещены оранжевым сиянием пляшущего пламени. В пространстве снов эти знаки обладали значением и имели произношение. Были невообразимо связаны друг с другом с помощью первобытной магии, названия которой не осталось ни в одном языке либо человеческий язык был не способен произнести его. Эта связь просто существовала, значение было универсальным, и через эти вырезанные символы они понимали мрачную судьбу своего тихого маленького городка. Мужчины и женщины облачались в церемониальные одежды своих предков, надевали маски, забытые временем, и совершали ритуалы, не исполнявшиеся целое тысячелетие.

Даже когда солнце взошло и туман рассеялся, жители Стауфорда, просыпаясь, не избавлялись от беспокойства, вызванного снами. Воздух наполняла тревога, которую многие из них никогда раньше не испытывали, мощная гравитация тянула их вниз, приковывая к земле невидимыми цепями. Родители и дети косились друг на друга с сомнением и любопытством, понимая, что сегодня что-то случится, но никто не произносил это вслух. Точно так же они не решались обсуждать непристойную вакханалию, обитавшую в их кошмарах.

Вместо этого мужчины и женщины, мальчики и девочки Стауфорда брели к своим кухонным столам, молча завтракали, внимательно прочитывали воскресный выпуск «Стауфорд Трибьюн» – с заголовком, гласившим «Поиск пропавших мальчиков продолжается», – и готовились к утренней службе в Первой баптистской церкви. Старое здание по-прежнему стояло на Кентукки-стрит, хоть и претерпело множество реконструкций. За последние тридцать лет церковь обросла современными излишествами, обзавелась несколькими новыми конференц-залами для таких мероприятий, как «Вечернее собрание для служителей церкви по средам», «Еженедельное вечернее собрание молодежной группы по четвергам» или «Пятничное собрание Братства Христианских спортсменов».

Как уже ранее обнаружил Джек Тремли, несмотря на все изменения за годы его отсутствия, старые обычаи никуда не делись. Шестерни древнего механизма под названием Стауфорд продолжали крутиться, и его люди жили в рамках того же режима, что и всегда. Занятия в воскресной школе начинались в десять, а утренняя служба – ровно в одиннадцать. Дневное религиозное общение проходило в столовой (за легкими закусками), а вечерние службы начинались в семь. О каждом богослужении объявлял удар колокола. Приходите, грешники, двери для вас открыты.

2

Джек Тремли крепко спал, голый по пояс, растянувшись на диване в бабушкиной гостиной. Прошлой ночью кошмары вырвали его из сна, и он сделал то, что делал всегда, когда ужасы не давали ему покоя: творил искусство, рисовал демонов, преследующих его. Одна рука свисала с края дивана, над россыпью угольных карандашей и блокнотом, заполненным беспорядочными формами, позаимствованными из тьмы воспоминаний. Там были фигуры мужчин и женщин, появляющиеся из бесформенного мрака, волочащие за собой тела проклятых. Он уснул, когда солнце уже встало, и спал уже несколько часов.

Его сестра, Стефани Грин, тоже спала на диване, ее освещало беспорядочное мерцание телевизионного экрана. Утренние рекламные передачи не отличались от той, в которой прошлой ночью ведущий приободрял Сьюзан, но Стефани их не видела. Она по-прежнему крепко спала, несмотря на солнечный свет, льющийся в открытые жалюзи гостиной. В своих снах она убегала от невидимых призраков по бесконечным коридорам лабиринта, устремляясь к его центру, где находилось нечто ужасное и фантастическое, нечто, что раз и навсегда связало бы воедино ее детские воспоминания. Она слегка похрапывала, ее пальцы подергивались в конвульсиях кошмара, и, когда лучи света стали медленно подбираться ближе, она ненадолго зашевелилась, спрятав лицо в подушки.

Чак Типтри, однако, не спал, хотя и не понимал почему. Воскресенье – это тот день, когда он отсыпался, и так было уже много лет. Но что-то вырвало его из драгоценной дремы. Зловещее чувство,