Перед рассветом сон сморил ее, и ей приснилось, что она снова находится в гроте, входит вместе с Джейкобом в те темные воды. Он был без рубашки, желтоватая кожа светилась бледным светом под неугасающим взором окружающих их глаз. Джейкоб взял ее на руки, поцеловал в лоб и нанес на ее плоть символ луны. Ты будешь моей навсегда, – прошептал он, – если сделаешь для меня только одно, мой агнец.

Все, что угодно, – ответила она ему. – Я отдала бы жизнь за тебя, любовь моя. Все, что угодно. Только скажи.

У нашего сына есть что-то, что принадлежит нашему подземному господу богу. Твоя мать похитила это давным-давно, пока я еще спал в земле. Я хочу, чтобы ты вернула это. Можешь сделать это ради меня, мой агнец? Сделаешь это ради нас? Ради твоего господа?

– Да, – прошептала Лаура, пробуждаясь ото сна. Солнце взошло, и туман рассеялся. Она брела сквозь рощу деревьев, пока не добралась до ближайшего шоссе. С другой стороны стояла заправочная станция. В этот утренний час шоссе было пустым, и она пересекла его без проблем.

Возле колонок был припаркован зеленовато-голубой пикап. Пожилой мужчина в зеленой кепке с логотипом «Джон Дир» и комбинезоне стоял, прислонившись к кузову грузовика, и, насвистывая, заливал в бак бензин. Он пребывал в блаженном неведении о своей неминуемой смерти, даже когда пальцы Лауры схватили его за подбородок. Резкий рывок, и шея старика хрустнула. Через несколько минут Лаура сидела за рулем грузовика, мчащегося по шоссе Камберленд-Фолс в сторону Стауфорда.

5

9:18 утра

Бобби Тейт припарковался на стоянке позади здания. Райли проследовал за ним внутрь, в маленький офис, в котором отец обитал большую часть недели. Скудно обставленное помещение украшали лишь пара заключенных в рамку фотографий с пейзажами, подписанных цитатами из Библии, и изображение Иисуса, страдающего на кресте. В углу ютилась вешалка для одежды. В центре стоял стол, с маленьким настольным компьютером, ежедневником и парой фотографий в рамке с Райли и покойной Джанет Тейт. Бобби сел и попросил сына сделать то же самое.

– Помолись со мной, сынок.

Райли поник.

– Я правда не хочу, пап.

Бобби уставился на него, борясь с желанием выразить свое неудовольствие. Но, совладав с собой, кивнул и сказал:

– Понимаю. Тогда я помолюсь за нас обоих.

Бобби не стал ждать, когда сын ответит. Он склонил голову, закрыл глаза и поблагодарил Бога за прекрасное утро. Поблагодарил его за то, что тот подарил ему сына, пусть даже Райли не принимает их веру. Поблагодарил его за то, что тот подарил ему прекрасную жену, пусть даже она пробыла на этой земле не так долго, как ему хотелось бы. Помолился о благополучном возращении мальчиков, которых похитили вечером в пятницу. Помолился о том, чтобы Ронни Корд и его сын простили проступок Райли.

«И пожалуйста, Отец Небесный, избавь от жутких снов моей юности. Избавь от ужасов, заразивших меня в детстве. Я посвятил свою жизнь служению Тебе и Твоей воле, искуплению грехов моего отца, как Ты отдал своего единственного сына искупить грехи мира. Пожалуйста, убери эту чашу от моих губ. Пожалуйста…»

Голос, давно считавшийся похороненным, зазвучал у него в голове, эхом донесся из темноты. Пей до дна, сынок. Твое страдание – это лишь начало.

Бобби открыл глаза, пораженный этим вторжением, ожидая увидеть, как сын улыбается или даже смеется над ним. Но Райли по-прежнему сидел сгорбившись на своем стуле, с полузакрытыми и прикованными к экрану телефона глазами.

И снова Бобби Тейт обратился к образу умирающего Господа за ответами. Бледное изображение Иисуса с закатившимися в космической агонии очами ничего не сказало – но на его окровавленных губах был легкий намек на ухмылку. Бобби вгляделся внимательнее, сердце затрепетало от паники, но картина была такой, какой и всегда: Иисус, охваченный неописуемой болью, вечно страдающий в тишине.

10:00 утра

С колокольни Первой баптистской церкви донесся первый удар колокола. Среди всех обновлений и улучшений в церкви во время хозяйствования преподобного Тейта единственной неизменной составляющей оставался старый колокол, который по-прежнему приходилось приводить в действие посредством веревки в притворе. Во время делового собрания в прошлую среду прошло голосование, в ходе которого выделили средства на замену колокола на более современную цифровую акустическую систему в первом квартале следующего года. В Первой баптистской церкви все было священным, за некоторым исключением.

Классы на первом этаже были заполнены рьяными учениками, молодыми и пожилыми. Присутствовал даже преподобный Тейт, но не как учитель. Нет, эта честь выпала Дэвиду Спарксу, одному из новых дьяконов. Через коридор, в заднем ряду молодежного класса, сидел Райли и беспомощно наблюдал, как Дэниел Тасвелл изо всех сил пытается сохранить самообладание и вести утренний урок. Под глазами у него выделялись темные круги, лицо было слишком бледным, а голос дрожал. Райли подумал, что лучше бы Дэниел остался дома. «И от того, что он видит меня здесь, ему, наверное, не легче», – сказал про себя Райли, краснея. Когда их взгляды ненадолго встретились, Дэниел отвернулся.

10:05 утра

Дальше по коридору пожилые дамы из старшей группы ждали своего учителя, миссис Маккормик, о которой никто не слышал все выходные. Эгнес Белвью посчитала, что бедняжка заболела, но не стала вдаваться в подробности. И когда утренний церковный колокол перестал звонить, среди них поползли слухи. Последние полгода большую часть времени старшая женская группа вместо обычных уроков обсуждала способы борьбы со злом демонической радиостанции. Но без Рут их вышедшее из-под контроля презрение нашло другое выражение.

Рут появилась, только дождавшись начала занятий. Толчком распахнула дверь, прервав оживленное обсуждение сплетен. При виде своей дорогой подруги Эгнес ахнула, не подозревая, что у нее дрожат руки.

Рут улыбнулась, прижимая к груди тома нового Евангелия.

– Дамы, – начала она, поворачиваясь к двери. – Для этого утреннего занятия я подготовила новый урок. Аллилуйя.

Металлический щелчок подчеркнул ее слова, когда она заперла дверь.