процессом руководил он, направлял ее, инструктировал, где укусить, где поцеловать, где пососать. Эта новая Сьюзан вызывала у него возбуждение и беспокойство. «Возможно, все дело в выпивке», – сказал он себе.

Сьюзан принялась водить своими влажными пальцами вдоль всей длины его члена. Оззи ахнул, и всякая рациональная мысль тут же покинула его голову.

– Я… я весь твой, – заикаясь, произнес он. – Делай все, что хочешь. Я согласен.

– Все, что хочу?

– Да, – простонал он, и она, воспользовавшись его разрешением, отошла к комоду, стоящему перед кроватью. Он наблюдал с пьяным любопытством, любуясь видом ее аппетитной задницы в теплом свете свечей. Мгновение спустя Сьюзан вернулась с еще двумя наручниками. Его не удивило их появление – хотя именно он ввел в их спальню бондаж, Сьюзан сразу же к нему пристрастилась. Однажды она сказала, что ей нравится мысль о том, чтобы доминировать над ним, о том, чтобы заставлять его делать все, что она пожелает. И Оззи тоже не мог жаловаться. Она скакала на нем, как сумасшедшая на брыкающемся мустанге, иногда стонала, иногда едва не кричала от экстаза в момент обоюдного оргазма.

Она защелкнула наручники у него на лодыжках, а затем пристегнула их к стойкам в изножии кровати. Оззи поморщился от удовольствия, металлические кольца впились в плоть и нарушили кровообращение.

Он встретился с Сьюзан взглядом и усмехнулся.

– Когда ты уже придешь покататься на мне?

– Не сейчас, – прошептала Сьюзан, – но скоро, папочка. Скоро.

«Папочка»? Это что-то новенькое. Он посмеялся про себя и стал радостно наблюдать за ее обнаженной фигурой, бродящей по спальне перед ним. Сьюзан на цыпочках подошла к своей стороне кровати, сунула руку под подушку и достала то, чего он не мог видеть.

Когда она повернулась к нему лицом, первым, на что он обратил внимание, был не нож, а отрешенный взгляд ее глаз. Мир словно рухнул, сердце застыло, а кровь превратилась в обжигающую ледяную воду. В горле появился привкус желчи. Его инстинктивным желанием было вскочить с кровати, броситься на нее, лишить возможности воспользоваться оружием, сковать наручниками и допросить – вот только сделать он этого не мог. Он был беспомощен, безнадежно прикован к кровати за запястья и лодыжки. И вот-вот станет примером идиотизма и пополнит статистику сексуальных преступлений.

Хочу делать с тобой все, что захочу.

– С-Сьюзан, что у тебя там, детка? Ты заставляешь меня нервничать.

– Мне жаль, что дошло до этого, Оз. Правда. Мы неплохо проводили время.

Томность ушла из ее голоса, это была уже другая Сьюзан, которую он улавливал лишь мельком то здесь, то там. Фантом ее личности, возникающий и исчезающий в мгновение ока, качество, которое проявлялось только во время споров или напряженных разговоров о ее братьях и сестрах. Он не обращал внимания на такие случаи, полагая, что она преодолела проблемы с управлением гневом, которые были у нее в юности. Но теперь, лежа голым и прикованным к кровати, Оззи осознал, как чудовищно заблуждался.

– Сьюзи, послушай меня. Что бы ты ни задумала, ты не должна это делать. Что бы я ни делал…

– Дело не в том, что ты делал, а в том, что ты будешь делать. Ты же знаешь, что Зик значит для меня. И я не могу позволить тебе винить его. Он делает то, что ему велено.

Оззи моргнул, на несколько драгоценных секунд пьяный туман рассеялся, и кое-что для него прояснилось. Сердце у него екнуло. Вот черт.

– Наш отец так мало просит от нас, поэтому, когда Он говорит, мы должны слушать. Я не могу позволить тебе арестовать моего брата. Ведь именно ты изначально послал его туда.

Мысли у него в голове бешено заметались. «Как? Как, черт возьми, она узнала?»

Сьюзан повернулась к окну и, склонив голову набок, прислушалась. Оззи же слышал, лишь как учащенно бьется его сердце, как скрипит фундамент дома и как на улице шумят на ветру ветви деревьев. «Она же совершенно обезумела, спятила. Все говорили мне, что она чокнутая. О черт, я должен был их послушать. Одна из „Стауфордской шестерки“ собирается меня убить…»

– Да, отец. Я подготовлю этот сосуд. – Сьюзан улыбнулась. – Буду ждать тебя завтра утром.

Она снова повернулась к нему, и ее улыбка дрогнула.

– Долгое время я считала себя сумасшедшей. Думала, что голоса, которые я слышу у себя в голове, являются последствием травмы, последствием того, что произошло в церкви моего отца. Но я знала, что это не так. Отец говорит со мной, Оз. Он рассказывал мне чудесные вещи. Настолько прекрасные, что я не могу дождаться завтрашнего дня.

– Что случится завтра, Сьюзи?

– Расплата, любовь моя. Бог моего отца освободит грехи Стауфорда, как он хотел сделать много лет назад. Этот Лже-Вавилон падет, и все начнется здесь.

Оззи попытался подвигать руками и ногами. Холодный металл впился в плоть. Боль обожгла конечности.

– Пожалуйста, любовь моя. Еретики этого города ослепили тебя. Позволь сорвать с тебя вуаль, помочь тебе увидеть истину.

– Но что это за истина?

– Нет спасения без страдания, Оз.

И не успел Оззи Белл вскрикнуть, как Сьюзан Прюитт продемонстрировала ему Старые Обычаи своего отца.

5

В пятнадцати милях от дома Сьюзан ворочался во сне Тайлер Бут, его мучили извивающиеся фигуры, появляющиеся из темноты. Он снова находился в яме под церковью. Сон был настолько реалистичным, что он чувствовал запах заплесневелой земли вокруг. В носу першило от пыли и золы, парящей в воздухе. Перед ним зиял невероятный проход, освещенный мерцающим светом факелов, а за его пастью виднелось небо, усыпанное глазами. Они беспорядочно моргали, то и дело фокусируясь на нем, изучая его хрупкую призрачную фигуру, стоящую в проходе.

По невероятной логике сновидений Тайлер понимал, что он не один, и эти глаза подтверждали это. В храме с ним кто-то был, погребенный у него под ногами, – и этот кто-то выбирался наружу.

– Тайлер, – произнесла Имоджин, ее голос напоминал шелест сухого воздуха. С пола поднялось облако пепла. – Я сделала это. Ритуал сработал. Я возвращаюсь.

И во сне Тайлер знал, что она говорила правду – только что-то пошло не так, несмотря на то что воспоминания говорили обратное. Он был там в тот день, наблюдая, как она проводит последние обряды при свете полной луны, и по мере прохождения по небу этого сияющего светила жизнь ускользала из нее. Как вверху, так и внизу.

Но здесь, в темном краю грез, высеченных