– Я не мог пойти на это, хотя возможности были. Не мог, и все, Сьюзен.

По ее щекам потекли слезы. Она коснулась его лица, глаза ее тепло светились.

– Я люблю тебя, Сьюзен, – сказал он тихо и смахнул дрожащей рукой слезу с ее щеки. – Я знаю, что в последнее время не показывал этого. Я был просто идиот и даже не знаю почему. Я был так… зол. И злился-то я скорее всего не на тебя.

Она закрыла на минуту глаза, потом снова открыла их:

– Ты сердился, что я впала в депрессию. Он медленно кивнул:

– Извини. Я понимаю, что это болезнь. Не знаю, почему мне казалось, что одна ты виновата в этом.

– Я была вся мертвая, – прошептала она. – Внутри меня была пустота. Меня как будто парализовало. Я чем дальше, тем больше ощущала этот паралич.

– Это я не проявил понимания, терпения, любви.

– Тебе тоже было больно. Ты нуждался во мне, а меня с тобой не было, – мягко сказала Сьюзен.

– Мне доставляло боль то, что я тебе был не нужен. Ты отталкивала меня, не позволяла притрагиваться к себе. Я чувствовал то же, когда мне было десять лет и умер мой отец. – Голос у него дрогнул, но он заставил себя продолжать. – Моя мать тоже не подпускала меня к себе. Она заперлась в комнате и плакала. Я был так одинок, так потерян, кроме нее у меня никого не осталось в целом мире. Я стучался к ней, но она не отвечала. – Было так тихо. Теперь-то я знаю, что она пыталась забыться с помощью транквилизаторов и алкоголя. Но тогда я этого не понимал. Я думал, что в ее комнате так тихо, потому что она тоже умерла.

Сьюзен подняла на него полные слез глаза:

– О, Том.

– После того как мы потеряли Рейчел… Мне необходимо было с кем-то разделить свое горе. Мне хотелось, чтобы во мне нуждались.

– Я всегда нуждалась в тебе, – прошептала она.

– Мне нужно было знать это. – Он пробежал пальцем по ее ладони.

Сьюзен не спускала глаз с его лица.

– Когда я стала чувствовать себя лучше, отношения между нами ухудшились.

Том вздохнул:

– Я знаю. Знаю! Не могу объяснить. Я был зол, очень зол. Может быть, зол на то, что ты принимаешь лекарства. Может быть, злился, что они помогают тебе, а я не могу. Что ты доверилась им, а не мне. – Он отвернулся, потому что у него опасно повлажнели глаза. – Как моя мать…

– О, Том. – Сьюзен дотронулась до его щеки. Любовно, ласково. Это прикосновение, казалось ему, лечит его душу. —Я не превращаюсь в твою мать. Лекарства не уводят меня от жизни. Они возвращают меня к ней. Он медленно кивнул:

– Иногда понимаешь что-то головой и не понимаешь сердцем. Когда тебе стало лучше, во мне почему-то забурлила злость.

– Я тебе говорила, мой доктор уверяет, что гнев – это одна из стадий горя.

Том опять кивнул:

– Ты знаешь, что я не люблю психоаналитиков, но я пойду к ним, если ты хочешь. Я хочу вернуть тебя. Вернуть наш брак. Я готов пойти к врачу, консультанту по семейной жизни, к священнику, к ворожеям и колдуну пойду, если ты этого хочешь. Я сделаю все – абсолютно все, чтобы вернуть тебя.

Он подвинулся к ней ближе, его голос упал до шепота. Он искал ее взгляд.

– Я люблю тебя. Я хочу сделать тебя счастливой. Я хочу, чтобы между нами все было как прежде. Если тебе требуется для этого какое-то время, я пойму. Пойму даже это.

Огромные глаза Сьюзен светились.

– Мне не нужно время. Я и так его упустила. – Она сжала его руку. – Я хочу тебя. Очень хочу.

– Правда?

– Да. И я не собираюсь терять ни секунды. Том поднял брови:

– Хочешь сказать, что мы можем подогреть эту сауну? Губы Сьюзен скривились в медленной сексуальной улыбке.

– Почему бы нет? Сюда ведь никто не войдет. На двери висит объявление «Не работает».

Она никогда не перестанет удивлять его. Том прижал ее к себе ближе, вдыхая исходящий от нее аромат, нашел губами ее губы. Вместе они были подобны кускам заново сотканного паруса, ставшего после ремонта более крепким и сильным. Могли встретить лицом к лицу ветер, пробираться сообща как через тихое, так и через бурное море. Она была половиной его сердца, центром его души, смыслом существования. Вместе они были непобедимы.

Отдавшись друг другу на этой гладкой, пахнущей кедром скамье, они совершали нечто и вечно старое, и вечно новое. Они занимались любовью – чистой, искренней, неподвластной времени.

Опилки, тонкие, как сталь, взлетали в воздухе и оседали на защитных очках Джейка, когда он на следующей неделе водил электрорубанком по круглому бруску дерева. От гула инструмента подрагивали стены сарая, и лишь выключив рубанок и оглянувшись, Джейк увидел, что в дверях стоит Энни.

Он сдвинул очки на лоб:

– Ты давно тут стоишь? Я ничего не слышал из-за этого шума.

Энни улыбнулась:

– Да нет, недавно. – Она шагнула вперед. – К тебе гости.

Джейк не успел даже подумать, кто бы это мог быть, как в дверь за спиной Энни вошел Том. Джейк, положив кусок дерева на верстак, настороженно выпрямился:

– Что ты тут делаешь?

– Я… э… пришел поговорить с тобой.

– Нам не о чем больше разговаривать.

– Ты ошибаешься.

Энни направилась к двери.

– Я оставлю вас наедине. – Она бросила на Джейка умоляющий взгляд и улыбнулась Тому: – Зайдите перед отъездом в дом к Маделин, пожалуйста.

– Обязательно.

Джейк вертел в руках кусок дерева, пока Энни не вышла. Том, сунув руки в карманы, шагнул вперед:

– Я хочу извиниться.

Джейк продолжал молчать. Три недели назад он ушел от Тома. За это время он немного остыл, но ему по-прежнему казалось, что его предали.

Том откашлялся:

– Ты был прав, а я – нет. Джейк посмотрел на него:

– Это в чем же?

– Да во всем.

Том поставил ногу на связку сена.

– Я только приехал из Нового Орлеана. Конференция была интересной. Туда приехала Сьюзен.

Джейк молча водил по дереву выключенным рубанком.

– Она рассказала мне, что это ты ей посоветовал так сделать. Я твой должник. Сьюзен и я… Ну, в общем, мы начали все заново.

– Рад это слышать. Том прокашлялся.

– Послушай, Джейк, наши отношения с Келли не заходили так далеко, как ты, возможно, считал.

– Это не мое дело.

– Ну, я все равно хочу, чтобы ты это знал. Я старый глупый козел, мне льстило ее внимание, но не более того. Ничего не было. Но ты был прав в отношении ее.