Как вы думаете, читатель, не будет ли такого рода деятельность наиболее практичною из всех возможных? Вы скажете, что успехи ее будут слишком медленны и неверны.

Допустим, что так; но другие роды деятельности сулят еще менее верные успехи. Ни анархическая «пропаганда действием», ни бланкистские заговоры – ни на шаг не подвинут классовой борьбы в России, а от хода этой борьбы только и зависит эмансипация рабочих.

Социал-демократ, конечно, сделает лишь то, что может; но преимущество его положения заключается в том, что он может сделать для рабочего класса гораздо больше, чем всякий другой «социалист-революционер». Он внесет в рабочий класс сознание, без которого невозможно начало серьезной борьбы с капиталом. А раз внеся это сознание, он придаст революционному движению такую силу, прочность и интенсивность, о каких невозможно и мечтать, оставаясь при старых «программах».

И заметьте, что нашему социал-демократу вовсе не нужно «хлопотать (характерное для русского человека выражение!) о создании класса, во имя которого он хочет действовать». Только при полном незнании экономических отношений современной России можно быть в неведении относительно того бесспорного обстоятельства, что класс этот частью создан, частью все скорее и скорее создается неумолимым ходом общественного развития. Только при полном непонимании исторической роли всенивелирующего капитала можно сравнивать положение нашего рабочего класса с более или менее исключительным положением нашего «дворянства». Французским англоманам конца прошлого и начала нынешнего столетия не удалось пересадить на свою почву аристократических учреждений Англии; но французская рабочая партия может, ни мало не впадая в утопию, держаться той же самой программы, что и английская демократическая федерация. Откуда такое различие? Это секрет, который, впрочем, без труда откроет сам г-н Тихомиров, если он внимательно прочтет хотя бы «Манифест Коммунистической партии». Рекомендуя ему это замечательное произведение, мы, с своей стороны, скажем еще несколько слов о задачах социалистов того «направления, которое считает историческою неизбежностью русский капитализм», и к которому принадлежим мы сами.

Наиболее обыкновенным доводом против этого направления, – доводом, если не «от разума», то от сердца, – является указание на невозможность быстрого развития революционного движения в России, в том случае, если шансы его будут приурочены лишь к силе и росту русского рабочего класса. Это-то соображение и возбуждает – с одной стороны, склонность к самобытным программам, а с другой – уже упомянутое опасение того, что самим революционерам придется, пожалуй, определиться на службу русскому капиталу. Этот довод не замедлят, конечно, выставить и против нашей аргументации.

Мы считаем поэтому нелишним обратить внимание читателей на странную непоследовательность людей, от которых приходится слышать возражения, подобные только что приведенному. Именно эта непоследовательность наглядно показывает, что многие из так называемых учеников Чернышевского усвоили одни результаты его исследований, не составивши себе ни малейшего понятия о методе своего учителя.

Когда заходит речь о вероятной судьбе русского капитализма или об его влиянии на наши политические отношения, то народники начинают обыкновенно с указания на то, несомненное будто бы, обстоятельство, что капитализм наш находится на той же ступени развития, на какой стоял он «в западной Европе» более века тому назад. Из этого делается тот вывод, что целое столетие должно пройти прежде, чем капитализм сослужит нашей истории ту же «службу», которую он сослужил истории «Запада». Это долго; а так как наша интеллигенция давно уже привыкла подставлять на место революционного развития свою революционную волю, то она обращает свои взоры на общину и ссылается «а доказанную Чернышевским возможность непосредственного перехода ее в социалистическую форму общежития. Таким образом, она апеллирует к вероятности полного устранения одной из фаз общественного развития – в значительной степени потому, что не понимает возможности сокращения продолжительности этой фазы. Ей и на мысль не приходит, что полное устранение данного исторического периода есть лишь частный случай его сокращения, и что, доказывая возможность первого, мы тем самым, и притом в гораздо более сильной степени, подтверждаем вероятность – второго.

Мы видели уже выше, на примере П.Н. Ткачева, что эта грубая логическая ошибка легла в основание программы наших бланкистов. Но, к сожалению, ее повторяют не одни бланкисты.

Очень и очень многие думают, что социальная революция может совершиться в России «теперь, или очень нескоро, быть может, никогда», т. е., другими словами, или на основе наших современных экономических отношений, или на основе того строя, создание и упрочение которого отходит в самую туманную даль. Но мы знаем уже, – и этому учит нас история той же западной Европы, – что для капитализма труден был только первый шаг, и что его непрерывное движение от «Запада» к Востоку совершается с постоянно возрастающим ускорением. Не только развитие русского капитализма не может быть так же медленно, как было оно, например, в Англии, но и самое существование его не может иметь такой продолжительности, какая выпала на его долю а «западноевропейских странах». Наш капитализм отцветет, не успевши окончательно расцвесть, за это ручается нам могучее влияние международных отношений. Но что дело подвигается, тем не менее, к его более или менее полному торжеству – в этом также невозможно сомневаться. Ни голословные отрицания уже существующего факта, ни скорбные возгласы по поводу распадения старых, «вековых» форм народного общежития – ничто не остановит страны, «ступившей на след естественного закона своего развития». Но это развитие может быть более или менее медленным, роды окажутся более или менее мучительными – в зависимости от комбинации всех общественных и международных отношений данной страны. Более или менее благоприятный для рабочего класса характер такой комбинации, в свою очередь, зависит от поведения людей, понявших смысл предстоящей их стране эволюции. Развитие капитализма в Германии застало рабочий класс на более высокой ступени развития, чем в Англии или во Франции, а потому и отпор капиталистической эксплуатации в этой стране был быстрее и решительнее. Немецкие коммунисты и не думали определяться на службу капитализму. Они знали, что более или менее близкая победа рабочего класса зависит, между прочим, от влияния на этот класс людей, понявших смысл исторического развития. Они деятельно взялись за пропаганду в рабочей среде, и успех превзошел их ожидания. Почему бы нам нельзя было последовать их примеру?

Фабрикант так же не мыслим без рабочего, как античный «господин» был, по замечанию Аристотеля, не мыслим без раба. Развитие буржуазии предполагает развитие рабочего класса; исторический рост капитализма представляет собою двусторонний процесс, причем на каждой из его сторон группируется соответствующий общественный класс. В целом, каждый из этих классов прикован к своему месту «крепче, чем цепи Вулкана приковывали Прометея к скале». В капиталистическом обществе товар