хлеба в Архангельск и получают оттуда рыбу; отправляют несколько возов картофеля в Кимры и вывозят оттуда сапоги. Портным они предлагают пшено, гвоздарям – крупу и прочее. Каждый из этих продуктов посылается не на удачу, а в силу предварительного условия. Далеконько и хлопотно будет возить все эти предметы, их, наверное, можно было бы выгоднее сбыть на соседнем рынке, но наши «мужички» – люди идейные и готовы стоять за новый принцип обмена, хотя бы он и обошелся, что называется, «себе дороже». Итак, обмен совершен, и у наших общинников есть гвозди, рыба, сапоги, самовары и готовое платье. Но дело в том, что этими продуктами удовлетворяются далеко не все потребности крестьянина. Ему нужно еще множество других предметов потребления, нужны земледельческие орудия, удобрение, скот и проч. Производители всех этих вещей не хотят вступать в социалистический обмен, потому ли, что читали Маркса и смеются над экономическими «открытиями» Прудона, или потому, что не доросли еще и до прудоновской премудрости и остаются обыкновенными товаропроизводителями. Ведь и сам г-н Тихомиров предполагает, что рекомендуемый им «социалистический» строй будет развиваться лишь «мало-помалу». Что же остается, в таком случае, делать нашим торховским прудонистам? Каким образом могут они удовлетворить те многочисленные потребности, которые не удовлетворяются с помощью «социалистического» обмена? У них один только выход: им остается покупать недостающие предметы. В таком же положении окажутся портные, которые не могут, конечно, жить одним пшеном, гвоздари, не могущие просуществовать одной крупою. Словом, рядом с «справедливым», социалистическим обменом будет существовать старый, так сказать, языческий обмен на деньги. К этим «проклятым деньгам» (maudit argent) придется прибегать даже в сделках между прозелитами прудонизма. Если кимрским сапожникам нужен картофель лишь в количестве, воплощающем в себе х дней труда, между тем как торговцам требуется столько пар сапог, сколько можно приготовить в течение вдвое бóльшего числа дней, то разность должна быть покрыта деньгами, буде кимряки не пожелают ни овса, ни сена, ни соломы, ни каких-либо других земледельческих продуктов. А это легко может случиться, если оправдается предсказание г-на Пругавина, и кимрские сапожники опять обратятся к земледелию, с «улучшением его условий». Что же выйдет? Организуясь лишь «мало-помалу», производители-прудонисты будут иметь против себя огромную массу производителей старой экономической «веры», и ничтожный «прогресс», достигнутый с помощью «социалистической организации обмена», будет всегда с огромным избытком перевешиваться тем регрессом в «относительном равенстве», который составляет неизбежное следствие товарного производства и обыкновенного, «буржуазного» обмена. Порок будет пересиливать добродетель, буржуазные отношения станут брать верх над прудоновским социализмом. Окруженные мелкобуржуазным большинством, сами прудонисты станут «развращаться», тем более, что их собственное богатство будет в значительной степени состоять из денег старой «эксплуататорской» породы. Искусившись наживой, кимряки могут послать торховцам сапоги на картонной подошве, за что торховцы не преминут отплатить им полусгнившей «картошкой». «Враг – силен» вообще, а в данном случае сила его будет опираться на непреодолимую логику товарного производства, господствующего даже в среде вступивших в «социалистический обмен» общин. С трудом созданные союзы будут распадаться, прудонисты превратятся в обыкновенных мелкобуржуазных производителей, и воспитанной на бакунизме интеллигенции нужно будет снова и снова приниматься за свою неблагодарную работу пропаганды новых экономических принципов. Сказка про белого бычка, сизифова работа! И эту-то сизифову работу г-н Тихомиров задает русским социалистам единственно для того, чтобы как можно более приблизить царство социализма, чтобы не идти к нему медленным и трудным путем капитализма. Вот что значит поспешишь – людей насмешишь. По вопросу о «социалистической организации в сфере внутреннего обмена» нужно, – как и в «вопросе о международной торговле, – иметь в виду одно из двух: или народная революция вернет нас к натуральному хозяйству, и тогда у нас «социалистический обмен» будет медленно развиваться, потому будет очень слаб обмен вообще; или она сохранит и ныне уже существующую тенденцию к все бóльшему и бóльшему разделению труда, к полному отделению хлебопашества от промышленности, – и тогда социалистическая организация обмена будет представлять собою крайне трудную задачу, вследствие большой сложности производительного механизма страны. А между тем, медленное развитие социалистической организации обмена лишает ее даже того смысла, который видят в ней ее сторонники. Чтобы уединить от разлагающего влияния денежного хозяйства одну только сельскую общину, нужно, чтобы ей удалось организовать социалистический обмен со всеми теми производителями, продукты которых соответствуют различным ее потребностям. В противном случае, ее уродливый денежно-социалистический организм задохнется в собственном противоречии. Но одна община не в состоянии снабдить земледельческими продуктами всех производителей всех нужных ей предметов потребления. Этим производителям придется или покупать часть необходимого им сырья и, в свою очередь, вести уродливое денежно-безденежное хозяйство, – что посадит на мель их социалистические планы; или дожидаться того блаженного времени, когда число прудонистских сельских общин возрастет до необходимого и достаточного уровня. С наступлением этого блаженного момента получится возможность организовать первую минимальную производительно-меновую ячейку. Но что значит одна такая ячейка в громадном экономическом организме русского государства? Она сама будет задыхаться в окружающей ее атмосфере конкуренции. Она будет изображать собою каплю меда в бочке дегтя. Рядом с ней и против нее будут действовать все производители-язычники; ей будут на каждом шагу подставлять ногу «дворянство и буржуазия», хотя и «обессиленные», но все-таки не уничтоженные «народной» революцией. Как вы думаете, читатель, скоро ли, при таких условиях, «социалистический строй охватит, наконец, все отправления страны»? Мы думаем, что, но крайней мере, очень и очень не скоро. А ведь – повторяем – г-н Тихомиров указывает «такого рода процесс обобществления труда» исключительно в видах быстроты и натиска на историю. Путь, избранный социал-демократией всех цивилизованных стран, кажется ему слишком «умеренным и аккуратным». Наш автор пошел «напрямик» и завяз в трясине мелкобуржуазных реформ, чуждых какой бы то ни было последовательности, оригинальности или смелости.

Но не будем уклоняться. Предположим, что дело социалистической организации обмена идет быстро и успешно. Посмотрим, к чему приведет практическое применение его принципов.

Торховская сельская община вступила в союз с ассоциацией кимрских сапожников. Обмен их продуктов совершается на началах «конституированной стоимости», мерилом которой служит труд и один только труд. Прудон торжествует. Но практичные и «исправные» торховские «домохозяева» поднимают вопрос о том, какого рода труд должен служить мерою стоимости? Более идеально настроенные кимряки (сапожники всегда немножко философы) не затрудняются ответом. Они говорят, что мерою стоимости должен служить труд вообще, абстрактный человеческий труд. Однако «свободные хлебопашцы» не унимаются. Они говорят, что не знают такого труда, и что хотя «по ученому» он, быть может, и существует, но они имеют дело с конкретным, определенным сапожным трудом Петра, Ивана, Федора или целой ассоциацией Петров, Иванов, Федоров. Их обуревают «буржуазные» сомнения, и они