(женой брата) императора Фердинанда эрцгерцогиней Софией, они слаженно перешли к делу, вынуждая Меттерниха подать в отставку. Когда политический союзник Меттерниха эрцгерцог Людвиг, дядя императора, тоже занял сторону Софии (опасаясь, как бы мятежники не ворвались в Хофбург), Меттерних неохотно уступил. В девять вечера он написал прошение об отставке, а на следующий день выехал в Лондон поездом с венского Северного вокзала. За спиной князя горел его летний дворец на окраине Вены[415].

Неожиданно ситуацию изменил император Фердинанд, выразившийся просто: «Я государь, и решать мне. Скажите народу, что я согласен на все». Министры взяли под козырек. 14 марта Фердинанд вернул солдат в казармы и поручил охрану порядка ополчению, набранному из бюргеров и студентов, причем вооружать его не было нужды: арсенал уже взломали и оружие разошлось по рукам. Одновременно Фердинанд объявил об отмене цензуры. За несколько часов книготорговцы выложили на витрины припрятанные прежде запасы запрещенной литературы. На следующий день глашатай в костюме как на игральной карте объявил перед Хофбургом, что Фердинанд обязуется дать стране конституцию и парламент. После этого император проехал по центру столицы в открытой карете, провожаемый бурными восторгами толпы[416].

Тем временем его министры, подхватив язык реформ, решили, что должны сформировать «ответственное правительство», подразумевая под этим, что им нужно взять на себя ответственность за все государственные решения (а не доверять их всякому, кто найдет возможность внушить свое мнение императору). Различные административные комиссии и комитеты преобразовались в министерства, что в большинстве случаев заключалось только в смене таблички. Решения, однако, как и прежде, принимались во дворце — преимущественно братом и дядей императора, эрцгерцогами Францем Карлом и Иоганном, которые отдавали распоряжения от лица монарха, не затрудняясь их согласованием в министерствах[417].

Но революция на этом не кончилась. По всей Австрийской империи разные группы принялись составлять петиции и проекты конституций, а также требовать реформ местной власти. Меттерних пал, и все, что составляло его режим, теперь считалось отжившим. Активисты в городах применяли насилие, буквально выкидывая чиновников из ратушных зданий или вынуждая их оставить посты непрерывными воплями и пронзительной игрой на дудках под окнами их домов — эту какофонию называли «кошачий концерт», Katzenmusik. В более деловитом настроении реформаторы учреждали комитеты, которым поручались многочисленные задачи самого разного толка, по каждой из которых готовилось верноподданническое обращение к монарху. Даже пациенты клиник для душевнобольных принялись строчить петиции и сочинять конституции.

Требования зачастую были самыми элементарными: так, крестьяне одной деревни в Буковине (на востоке Галиции) не хотели впредь заготавливать так много леса для армии. Другие были посложнее. За прошедшие десятилетия многие идеи либерализма — с его напором на верховенство закона, свободу печати, политическое представительство и гражданские права — обрели огромное число последователей. То же касалось и национализма, который ставил во главу угла нацию. В то время понятие нации опиралось преимущественно на язык и в меньшей степени на религию. Хотя в идеологическом плане они противоречили друг другу, либеральный индивидуализм и националистический коллективизм работали в паре и предлагали схожие социальные программы, выстроенные вокруг освобождения крестьянства. Всеохватность требований, выдвигаемых реформаторами, отражал флаг венского студенчества, раскрашенный во все цвета радуги[418].

Правительства империи уходили в отставку одно за другим, поскольку были не в силах убедительно решать те проблемы, которые обнажились после падения Меттерниха. Вернувшись в Вену, Филипп фон Нойман застал там полный хаос. В конце марта 1848 г. он писал: «Вся государственная канцелярия расстроена до основания; всюду царят неизвестность и смятение; только Богу ведомо, какое будущее уготовано моей стране». Граф Коловрат, назначенный министром-президентом 20 марта, продержался месяц. Его преемник — не дольше того. Тем временем министр внутренних дел Франц фон Пиллерсдорф опубликовал проект конституции, который предполагалось обсудить в новом имперском парламенте, рейхстаге: он должен был состоять из выборных представителей и собраться в конце июня[419].

Однако события опрокинули планы Пиллерсдорфа. В мае выборная ассамблея, куда вошли и представители австрийских земель, собралась во Франкфурте для разработки конституции новой Германии — страны, которая объединит всех, кто говорит по-немецки. В следующем месяце в Праге собрался самопровозглашенный Славянский съезд, где делегаты славянских народов империи — чехов, словаков, поляков, русинов (или украинцев) и т. д. — обсуждали создание «конфедерации народов». Повсюду шли процессы, не сулящие империи ничего хорошего. В начале апреля Фердинанд дал согласие на то, что у Венгрии будет собственное правительство, после чего новоназначенные венгерские министры принялись продавать государственные облигации, набирать армию и проводить собственную внешнюю политику. Между тем власть в Ломбардии и Венеции захватили мятежники, провозгласившие собственные демократические республики и вынудившие габсбургские войска отступить к северу.

Габсбургской империи грозил распад: немецкоязычные австрийские земли могли присоединиться к новой Германии, Чехия — образовать ядро нового славянского государства, а отпавшее Ломбардо-Венецианское королевство — слиться, например, с Пьемонтом. Существенно уменьшившаяся Венгрия стала бы тогда независимым государством. К середине 1848 г. все выглядело так, будто судьба государства Габсбургов предрешена. На улицах Вены между тем контроль захватило все более радикализирующееся ополчение, чьи ряды существенно пополнились за счет «бородатой колонны» (борода тогда считалась отличительным признаком революционера). В мае из-за новой волны беспорядков императорская семья бежала из столицы в Инсбрук[420].

Министры в Вене погрязли в проблемах, отчаянно пытаясь добыть средства распродажей государственных активов и выпуском облигаций с двойной процентной ставкой. Поначалу правительство склонялось к тому, чтобы уступить давлению улицы, и даже развернуло программу общественных работ, в рамках которой многим тысячам безработных платили за бессмысленный труд в городских парках. Без такой программы большинство из этих людей проводили свои дни в безделье, а ночи в грабеже. Однако постепенно власти заняли более твердую позицию, в основном благодаря силе убеждения военного министра генерала Латура. На заседаниях правительства Латур все чаще брал слово первым и говорил дольше всех. Генерал выступал против уступок и твердо верил, что хаос можно преодолеть военными средствами. Он оказался прав.

Но шокирующие новости, достигшие Вены в 3:45 утра 13 июня, не имели к Латуру никакого отношения. Многолетний главнокомандующий расквартированными в Чехии войсками генерал Виндишгрец сообщил по телеграфу, что его полки подверглись нападению в Праге, что в городе революция, на улицах баррикады и он принимает экстренные меры. Министров в Вене депеша Виндишгреца привела в ужас, но им оставалось лишь ждать новых телеграмм. Утром 16 июня очередное сообщение прислал сам телеграфист: «Прага охвачена мятежом. Я больше не могу здесь оставаться». Однако тем же вечером он сумел отправить еще одну телеграмму: «Прага охвачена огнем». Вскоре после этого министры