Прелестным было местечко, куда они переехали. Для Оливера,всегда жившего в грязной толпе, среди шума и ругани, казалось, началась здесьновая жизнь. Розы и жимолость льнули к стенам коттеджа, плющ обвивал стволыдеревьев, а цветы в саду наполняли воздух чудесным ароматом. Совсем поблизостинаходилось маленькое кладбище, где не было высоких безобразных надгробий, атолько скромные холмики, покрытые свежим дерном и мхом, под которыми покоилисьстарики из деревни. Часто Оливер бродил здесь и, вспоминая о жалкой могиле, гдележала его мать, садился иной раз и плакал, не видимый никем; но, поднимая глазак глубокому небу над головой, он уже не представлял ее себе лежащей в земле иоплакивал ее грустно, но без горечи.

Счастливая была пора. Дни проходили безмятежные и ясные,ночи не приносили с собой ни страха, ни забот — ни прозябания в отвратительнойтюрьме, ни общения с отвратительными людьми, — радостны и светлы были егомысли.

Каждое утро Оливер ходил к седому, старому джентльмену,жившему неподалеку от маленькой церкви, который помогал ему совершенствоватьсяв грамоте; старый джентльмен говорил так ласково и так много уделял емувнимания, что Оливер всеми силами старался угодить ему. Потом он шел гулять смиссис Мэйли и Роз и прислушивался к их разговорам о книгах или усаживалсярядом с ними в каком-нибудь тенистом местечке и слушал, как читает молодая леди;слушать он готов был до самых сумерек, пока можно было различать буквы. Потомон готовил уроки к следующему дню и в своей маленькой комнатке, котораявыходила в сад, усердно работал, пока не приближался постепенно вечер, и тогдаобе леди снова отправлялись на прогулку, а с ними и он, с удовольствиемприслушиваясь ко всем их разговорам. Если им нравился какой-нибудь цветок и онмог добраться до него и сорвать или если они забыли какую-нибудь вещь, закоторой он мог сбегать, он был так счастлив, что со всех ног бросался оказатьим услугу. Когда же совсем темнело, они возвращались домой, и молодая леди,садилась за фортепьяно и играла прекрасные мелодии или же пела тихим и нежнымголосом какую-нибудь старую песню, правившуюся ее тете. В таких случаях свечейне зажигали, и Оливер, сидя у окна, в полном восторге слушал чудную музыку.

А воскресенье! Совсем по-иному проводили здесь этот день посравнению с тем, как проводил он его раньше. И какой счастливый был день — каки все дни в эту счастливую пору! Утром — служба в маленькой церкви; там заокном шелестели зеленые листья, пели птицы, а благовонный воздух прокрадывалсяв низкую дверь и наполнял ароматом скромное здание. Бедняки были одеты такчисто и опрятно, так благоговейно преклоняли колени, как будто дляудовольствия, а не во имя тягостного долга собрались они здесь вместе; а пение,быть может и неискусное, звучало искреннее и казалось (во всяком случаеОливеру) более музыкальным, чем слышанное им прежде. Затем, как всегда —прогулки и посещение чистеньких домиков рабочего люда, а вечером Оливерпрочитывал одну-две главы из библии, которую изучал всю неделю, и чувствовалсебя более гордым и счастливым, чем если бы он сам был священником.

В шесть часов утра Оливер был уже на ногах; он блуждал пополям и обшаривал живые изгороди в поисках полевых цветов; нагруженный ими, онвозвращался домой, и тогда нужно было заботливо и внимательно составить букетыдля украшения стола к первому завтраку. Был и крестовник для птиц мисс Мэйли;Оливер с большим вкусом убирал им клетки, научившись этому искусству умногоопытного приходского клерка. Когда с этим бывало покончено, его обычноотправляли в деревню для оказания кому-нибудь помощи или устраивали иной разигру в крикет на лугу, а бывало и так, что находилось какое-нибудь дело в саду,которым Оливер (изучавший эту науку под руководством того же наставника,садовника по профессии) занимался весело и охотно, пока не появлялась мисс Роз.А тогда его осыпали тысячью похвал за все, что он сделал.

Так промелькнули три месяца — три месяца, которые в жизнисамого благополучного и благоденствующего из смертных могли почитатьсябезграничным счастьем, а в жизни Оливера были поистине блаженством. Самоечистое и нежное великодушие — с одной стороны; самая искренняя, горячая и глубокаяблагодарность — с другой. Не чудо, что по истечении этого короткого срокаОливер Твист тесно сблизился со старой леди и ее племянницей, и пламеннаялюбовь его юного и чуткого сердца была вознаграждена тем, что они привязались кмальчику и стали им гордиться.

в которой счастью Оливера и его друзей неожиданно угрожаетопасность

Быстро пролетела весна, и настало лето. Если деревня былапрекрасна раньше, то теперь она предстала в полном блеске и пышности своихбогатств. Огромные деревья, которые раньше казались съежившимися и нагими,преисполнились жизнью и здоровьем и, простирая зеленые свои руки над жаждущейземлей, превратили открытые и оголенные места в чудесные уголки, окутанныегустой и приятной тенью, откуда можно было смотреть на раскинувшееся вдалиширокое и залитое солнцем пространство. Земля облачилась в самую яркую своюзеленую мантию и источала самое пряное благоухание. Наступила лучшая пора года— вся природа ликовала.

По-прежнему тихо и мирно шла жизнь в маленьком коттедже, ито же беззаботное спокойствие осеняло его обитателей. Оливер давно ужевыздоровел и окреп, но был ли он болен или здоров, горячее чувство его кокружающим ничуть не менялось, хотя такая перемена происходит весьма часто вчувствах людей. Он оставался все тем же кротким, признательным, любящиммальчиком, как и в ту пору, когда боль и страдания истощили его силы и онвсецело зависел от внимания и забот тех, кто за ним ухаживал.

Однажды, чудесным вечером, они предприняли более длительнуюпрогулку, чем обычно, потому что день выдался жаркий; ярко светила луна, ивместе с легким ветерком повеяло необычной прохладой. Да и Роз была впревосходном расположении духа, и, весело беседуя, они шли все дальше иоставили далеко позади места своих повседневных прогулок. Так как миссис Милипочувствовала усталость, они медленным шагом вернулись домой.

Молодая леди, сняв простенькую шляпу, села, по обыкновению,за фортепьяно. В течение нескольких ми нут она рассеянно пробегала пальцами поклавишам, потом заиграла медленную и торжественную мелодию; и пока она играла,им показалось, будто она плачет.

— Роз, дорогая моя! — воскликнула пожилая леди.

Роз ничего не ответила, но заиграла немного быстрее, словноэти слова отвлекли ее от каких-то тягостных мыслей.

— Роз, милочка! — вскричала миссис Мэйли,торопливо вставая и наклоняясь к ней. — Что это значит? Слезы? Дорогое моедитя, что огорчает тебя?

— Ничего, тетя, ничего! — ответила молодаяледи. — Я не знаю, что это… не могу рассказать… но чувствую…

— Чувствуешь, что больна, милочка? — перебиламиссис Мэйли.

— Нет, нет! О нет, не больна! — ответила Роз,содрогаясь, однако, при этих словах так, будто на нее повеяло смертнымхолодом. — Сейчас мне будет лучше. Пожалуйста, закройте окно!