плату предоставлялась благоустроенная земля, на которой можно было строить свои установки. (В августе 1955 г. министр МИТИ Исибаси одобрил продажу старых военных топливных объектов в Йоккаичи, Ивакуни и Токуяме четырем вновь созданным нефтехимическим компаниям, несмотря на вопли в парламенте двух старых военных офицеров Цудзи Масанобу и Хосина Дзэнсиро*, протестовавших против продажи правительством объектов дзайбацу, построенных на военные деньги). В-шестых, отрасли были предоставлены ключевые налоговые льготы: освобождение от таможенных пошлин на импорт катализаторов и специального оборудования, возврат пошлин на нефтепродукты, используемые в качестве сырья для нефтехимии, а также специальные законы, освобождающие некоторых потребителей от налогов на бензин. В-седьмых, МИТИ создал "картель административного руководства" для регулирования конкуренции и координации.

 

Компании, отчитавшиеся перед Бюро, планировали инвестиции в строительство и оборудование на сумму 1,795 трлн. йен, что на 30,3% больше, чем 1,377 трлн. йен в 1960 финансовом году, который сам по себе был на 59,5% больше, чем 863,4 млрд. йен в 1959 финансовом году. В 1961 году Бюро планировало снизить этот показатель до 20,4% (¥1,658 трлн.).

 

Одним из значимых событий того периода стал Конгресс памяти машиностроения 1961 года "Годовой объем производства в 3 трлн. иен", проходивший на пирсе Харуми в Токио с участием императора. По словам спонсора конгресса, руководителя бюро тяжелой промышленности Сахаси, к моменту открытия конгресса отрасль уже преодолела отметку в 4 трлн. иен.

Однако не все было идеально. В Вашингтоне и западноевропейских столицах начали раздаваться тревожные звонки, причем чиновники МИТИ не решались спросить, для кого они звонят. Осенью 1959 года в Вашингтоне состоялось заседание МВФ, а в декабре в Токио прошла генеральная конференция ГАТТ. На обеих конференциях звучали требования к Японии немедленно перейти к свободной конвертируемости валюты и открыть внутренний рынок для иностранной продукции. Представители МИТИ понимали, что их система высоких темпов роста не будет работать при участии большого количества иностранцев, и опасались "вторжения американского капитала", которое, судя по всему, имело место в Европе. Пожалуй, самое главное - их волновал вопрос о том, какую роль они могут играть в "либерализованной" экономике. Времени на раздумья у них было не так уж много. 24 июня 1960 г., в качестве своего последнего официального акта перед уходом в отставку, кабинет Киси, осажденный примерно 300 000 демонстрантов, окруживших здание парламента во время беспорядков, связанных с договором о безопасности, принял "План либерализации торговли и обмена".

 

К середине июля Киси ушел, Икеда стал премьер-министром, и наступила эра "либерализации". Размышляя о важнейших характеристиках послевоенных экономик с высокими темпами роста, Альфред Чандлер приходит к выводу: "Немецкое и японское чудо было основано на улучшении институциональных механизмов и дешевой нефти".

 

Приоритеты Японии нетрудно понять. Как уже говорилось в предыдущей главе, война на Тихом океане и так поставила японцев в самые тяжелые условия для гражданского населения любой воюющей страны, а послевоенная инфляция лишь усугубила эти условия. Помимо того, что несчастья 1940-х годов послужили мощным стимулом для экономической мобилизации, они также обеспечили еще одну структурную поддержку - сделали всех японцев одинаково бедными. Поэтому высокие темпы роста 1950-х гг. не привели к социальному расколу в том смысле, что одна группа или класс оказались в выигрыше за счет другой. В выигрыше от эгалитаризма 1950-х годов оказались японцы, родившиеся в 1960-е годы: та часть прибыли от высокоскоростного роста, которая распределялась, распределялась более или менее справедливо, а большая часть вообще не распределялась, а реинвестировалась. Усиленно поддерживая приоритеты самих японцев, США поощряли Японию к восстановлению ее экономической мощи и делали все, что мог сделать союзник, чтобы помочь.

Организационное наследие эпохи Сёва несколько сложнее. Речь идет о таких социальных опорах частно-государственного сотрудничества, как опыт провала как самоконтроля, так и государственного контроля, совпадение взглядов на природу управления экономикой у бюрократов и предпринимателей в результате общего или очень схожего образовательного опыта (например, в юридической школе Todai*), широкое взаимопроникновение элит в результате рекрутирования политиков и управленцев из числа бывших государственных служащих. Эти черты японского общества не являются чисто культурной данностью, хотя их было бы трудно повторить в других обществах, поскольку они отражают то, что Япония смогла спасти из-под обломков эпохи Сёва. Стране, которая захочет перенять их, придется заново пережить современную историю Японии. Знаменитый японский "консенсус" появился только в 1950-е годы, в 1930-1940-е годы его еще не было, что позволяет предположить, что в его основе лежат изменения исторических обстоятельств и политического сознания, а не уникальные социальные ценности.

Об "усовершенствованных институциональных механизмах" мы уже говорили в этой главе. Помимо двухуровневой банковской системы, FILP, развитого аппарата стимулирования торговли, высокой конкуренции между банковскими группами, тотального контроля над валютой, полного отсева иностранного капитала, налоговой системы, превратившей Японию в рай для бизнесменов, существовали и другие институциональные механизмы, о которых говорилось в главе 1. Это и рабочая сила, послушная профсоюзам, и широкие субподряды, и "пожизненный" найм, и массовая внутренняя миграция с ферм на фабрики, и свобода менеджеров от вмешательства в их программы со стороны акционеров корпораций, и система принудительных сбережений, обусловленных слабыми или вообще отсутствующими социальными обязательствами (дополнительно стимулируемая государством через почтовую систему, которая переводила накопленные средства непосредственно на счета Министерства финансов), и многие другие примеры специального использования, казалось бы, не связанных между собой социальных институтов в интересах системы высоких темпов роста. Не стоит забывать и о том, что государство активно продвигало и популяризировало эти инновации через такие государственно-частные форумы, как Совет по рационализации промышленности.

Наиболее важным "усовершенствованным институциональным механизмом" из всех них стал МИТИ. Он не имеет точного аналога ни в одной другой развитой индустриальной стране, играя роль "пилотного агентства" или "экономического генштаба". По иронии судьбы, эффективность его работы повысилась в результате утраты абсолютных полномочий государственного контроля после истечения в 1952 г. срока действия Временного закона о контроле за поставками и спросом на материалы. МИТИ не лишилось всех контрольных функций, оно по-прежнему осуществляло полный контроль над внешней торговлей и внедрением иностранных технологий, но после 1952 г. ему пришлось научиться использовать косвенные, рыночно-конформные методы вмешательства в экономику. Это отличало его как от Министерства финансов, так и от Министерства сельского и лесного хозяйства и способствовало формированию истинно государственно-частного сотрудничества в промышленном секторе, которое сохраняло преимущества как самоконтроля, так и государственного контроля, но при этом смягчало их недостатки.

 

Период с 1952 по 1961 год стал золотым веком министерства. Используя FILP, Банк развития, Совет по рационализации промышленности и ряд других мощных институтов, Бюро предприятий единодушно