Кавказец ринулся исполнять приказание. Он приблизился сначала к сержанту, похлопал его по карманам, извлек корочку удостоверения. Затем подошел ко второму полицейскому с намерением повторить процедуру. Но тот заупрямился. То ли от сильного испуга, то ли в порыве очнувшегося от долгой спячки чувства долга, он оттолкнул в сторону Андрея, стоявшего сбоку, и бросился бежать, на ходу расстегивая кобуру. Поступок глупый и отчаянный, заведомо обреченный на неудачу.

Один за другим прогремели четыре выстрела. Полицейский, словно его с огромной силой толкнули в спину, споткнулся и упал. Он рухнул лицом вниз. Лужа, в которую он упал, мгновенно окрасилась в красный цвет.

События развивались настолько молниеносно, что не все сразу поняли, что произошло. Понимание пришло потом. Сержант, взвыв, присел на асфальт и, снизу вверх глядя то на Гарика, то на кавказца, заскулил:

— Не убивайте. Не надо. Не убивайте. — Гарик брезгливо поморщился и сплюнул.

— Гоги, займись этой падалью, — распорядился он. — Только здесь не мочи. Отвези куда-нибудь в кусты и прикончи.

— Не-е-ет!.. — цепляясь за ноги Гарика, плаксиво взвизгнул сержант. — У меня дети. Не убивайте! Я ничего никому не скажу. Я буду молчать.

Но его никто не стал слушать. Грубо схватив сержанта за ворот куртки, Гоги рывком поставил его на ноги. Затем отобрал оружие и потащил к машине. Тем временем остальные занялись трупом.

Потрясенный увиденным, Егор тупо следил за действиями бандитов. Смысл случившегося полностью пока еще не дошел до его сознания. Мозг отказывался понимать это. Казалось невероятным, что человек может с такой легкостью лишить жизни другого человека, со спокойной совестью послать его на смерть. Нет, это было выше его понимания. Все его существо возмущенно протестовало против содеянного. И только неимоверным усилием воли он подавил волну негодования и взял себя в руки, поступаясь таким образом моралью, в которой воспитывался и которой до этого старался неуклонно руководствоваться в жизни.

Едва сдерживая возмущение, Егор сжал руки в кулаки так, что побелели от напряжения костяшки пальцев, и опустил глаза. Первый раз в жизни он являлся невольным свидетелем преступления и не мог ничего предпринять. Вернее, не хотел. Да, не хотел, так как понимал, что, попытайся он вмешаться, живо составит компанию полицейским в багажнике. Нет, он боялся не за себя: на нем тяжким бременем лежала ответственность за всю семью, еще за две человеческие жизни, которыми рисковать не имел права. Он предпочел семью высокой морали и чистой совести. Отчетливо понимая, что на его месте так поступил бы каждый, Егор тем не менее ощущал себя соучастником преступления. Уже не свидетелем, а соучастником.

— Что, не привык? — с насмешкой произнес Гарик.

— К такому — нет.

— Привыкай, теперь ты с нами.

— Я никогда не буду с вами, — Егор окатил Гарика взглядом, словно тот являлся не человеком, а уродливым монстром. — Я не понимаю зачем?

Гарик безразлично пожал плечами.

— Они — мусор, паразиты. Не бери в голову. Разве раздавленный таракан у тебя вызывает жалость?

— Но они же люди!

— Они встали на нашем пути. Они могли все испортить, и это важнее всего. Понятно? Хотя, наверное, тебе не понять, — с сомнением покачал головой Гарик. — Твое дело — везти груз. Об остальном позаботимся мы. Уясни это раз и навсегда.

Затем Гарик указал в сторону кабины, где за шаркающими щетками дворников виднелся неподвижный женский силуэт.

— Это что за телка?

— Она со мной. Взял на подсадку.

— Какого дьявола?! — Гарик зло зыркнул на Егора. — Кто тебе позволил?

Жалко стало, мокла на дороге, вот и подобрал. Я же не знал, что начнется отстрел ментов, — зло съехидничал Егор. — Нужно было предупреждать.

— Куда она едет?

— В Молдавию.

— Чего ее туда несет?

— К тетке.

Егор заметил зловещую тень, что легла на лицо бандита, и решительно заявил:

— Не вздумай! Хоть пальцем ее тронешь — картины вам не видать.

— Неужто она тебе так запала? Что, ради этой сучки семьей рискнешь?

— А ты рискнешь собственной шкурой? Думаешь, Шило тебе простит потерю картины? Готов рискнуть? — проговорил Егор с такой неожиданной пылкостью, что Гарик вынужден был уступить.

— Хорошо. Пусть живет бабенка твоя. Но учти, если, не дай бог, она взболтнет чего-нибудь лишнего, расплачиваться будет девчонка. Уяснил?

— Я согласен.

— Гоги за ней присмотрит. Он это любит.

— При чем тут кавказец? — насторожился Егор.

— Для страховки. Но чего тебе бояться, ты же в ней уверен.

Давая понять, что разговор окончен, Гарик отвернулся, словно Егор перестал для него существовать.

Тем временем место недавнего преступления очистилось от следов произошедшего здесь убийства. Труп исчез, связанный по рукам и ногам сержант покоился в багажнике, а лужу крови на асфальте размыл дождь. Осталось лишь бурое пятно. Только безжалостная память настырно сохраняла перед глазами образ мертвого полицейского, как бы упрекая: ты тоже повинен в его смерти, ты такой же, как и они, ты ничем не лучше их.

Мокрый, понурый вернулся Егор в кабину грузовика. Молча завел его, врубил передачу и до упора вдавил педаль газа.

Мотор возмущенно взревел, протестуя против незаслуженно грубого обращения, машина рванула с места.

Инга все видела и была потрясена не меньше Егора. Ее била нервная дрожь. Съежившись, она забилась в самый угол кабины и бездумно уставилась в одну точку на полу кабины. Наконец она вышла из транса, подняла на Егора полные слез глаза и тихим голосом произнесла:

— Я видела, как он упал. Его кинули в багажник, как какой-то мешок. А потом второго. Егор, кто эти люди? Что происходит? Мне страшно.

Человеческая речь вернула Шувалова к действительности, напомнив что он не один. Он взял себя в руки, запрятав подальше эмоции и как можно теплее улыбнулся.

— Не волнуйся, они нам ничего не сделают. Я обещаю.

— Они убили их!

— Это нас не должно беспокоить. Мы не могли им помочь.

— Но нужно же сообщить!

— Кому?

— В полицию.

Егор категорически покачал головой.

— Нет. Я не могу. Я связан с бандитами.

— Ты заодно с ними?

— Нет. Я не в банде, — успокоил ее Егор. — Просто перевожу для них кое-какой груз. Но скоро работа закончится, и я распрощаюсь с ними. У меня не было выхода. Или я работаю на них, или иду по миру с протянутой рукой. Что бы выбрала ты?

— Я бы сначала подумала.

— У меня не было времени думать. Но ничего. Скоро все закончится.