И вот уже щебет заметно приутих, на девичьи личики легла печать усталости, а верный Али прислал за госпожой служанку, напомнить, что ещё немного — и солнце начнёт клониться к закату, что за ними приехала по распоряжению табиба карета, дабы супруга почтенного доктора успела и подруг развести по домам, если нужно, и сама вернуться засветло. Как вдруг Ирис, уже начавшаяся собираться, замерла в нерешительности.

— Ох, Рима… Вот я и вспомнила.

Она смешалась. Насколько уместна окажется её просьба?

— Ты не могла бы спросить у мужа… — Запнулась. Добавила тихо: — Наверное, это глупо, но… Не слышно ли ничего об О-огюсте Бомарше?

Разом вздохнув, девушки опечаленно притихли.

Рима всплеснула руками:

— Ах, Кекем, да что там может быть слышно? Как прислали известие, что все погибли, лишь один франк спасся, да и то из-за того, что, когда толпа к посольству подбежала, был в соседнем домике, служебном, где у них голубятня с почтовыми голубями… Только отослали депешу в Лютецию с известием, а теперь ждут новых послов, поскольку, вроде, в Александрии всё утихомирилось… А ты всё не можешь забыть беднягу? Знаешь, мы тебе так сочувствуем! Какой достойный был мужчина! — Не сдержавшись, чувствительная блондиночка даже всхлипнула. — Увы, увы…

Ирис вздохнула порывисто. Прижала руки к груди.

— Но ведь тела не нашли?

Рима в растерянности взмахнула ресницами.

— Не знаю… А что, это для тебя так важно? Я спрошу у мужа…

Сверкнула синими очами Ильхам.

— Филипп говорил, что скоро должен прибыть курьер с почтой от оставшегося в живых посла. Если тебе есть, о чём его спросить — спрашивай, я передам.

— Ох, я даже не знаю, как сказать…

Приложив ладони к зардевшим щекам, Ирис потупилась.

— Я должна знать, действительно ли он погиб. Иначе не будет мне покоя. Третью ночь подряд я вижу один и тот же сон, и, мне кажется, это о нём, об Августе. Или, может, я сама себе надумываю?

— Сон? — насторожилась Айлин, уже накинувшая верхнюю часть никаба. — Кекем, что за сон? Нынче пора полнолуния, говорят, сны в это время бывают пророческие!

Девушки согласно закивали. Глаза их так и загорелись в предвкушении его-то необычного.

— Вспомни христианского святого Иосифа, — продолжила бывшая танцовщица. — Иногда Всевышний насылает сны с определённой целью; не пытается ли он и сейчас тебе что-то подсказать?

Ирис помедлила.

Зря она боялась, что её поднимут на смех. Но говорить об увиденном всё равно было… неловко. Но, раз начала — надо закончить.

— Знаете, девушки, это так ярко, так… живо… Только проснувшись, я понимаю, что и впрямь спала, а во время самого сна чувствую, будто всё на самом деле. Я вижу себя… сперва никем. Ни одной мысли в голове, ни единой, и я боюсь, потому что не помню. Кто я и откуда, куда бреду и зачем. Потом понимаю, что нахожусь среди песков. Никогда не была в пустыне, но знаю точно, что это пустыня. Меня окружают какие-то чернокожие люди в странных белых одеждах… А, вот как это называется, вспомнила — в бурнусах, и с покрывалами на голове, перехваченными ободком, как иногда ходят мужчины на Египетском базаре…

— О-о… — заворожено прошептали девы. — А дальше, дальше?

— Дальше крохотный клочок зелени среди почти белых песков, искрящихся от солнца так, что глаза слепит. Три пальмы, низкий кустарник и небольшое озеро. Я спускаюсь к нему, но из-за сильной ряби на воде почему-то не могу разобрать отражения, лишь какое-то белое пятно. Погружаю руки в воду, а потом гляжу — да это не мои руки, какие-то чужие, но главное — мужские. И… очень страшно это видеть, но на одной не хватает двух пальцев, и раны, похоже, совсем недавно затянулись, на них такие грубые швы, будто кожу стягивали иголкой и ниткой. А на второй руке — след от кольца, как бывает, когда его долго носишь. А ведь у Августа было на безымянном пальце кольцо, обручальное, — тихо добавила Ирис. — И я всё думаю: может, это и впрямь какой-то знак?

Девы завздыхали, поблёскивая очами. Они и жалели Кекем, у которой по воле судьбы не сложилась жизнь с молодым и весёлым галлом, и жаждали услышать нечто необыкновенное. В жизни так мало встречается чудес; а вдруг это именно тот случай?

Девушка вздохнула.

— Август был так полон жизни… Не мог он умереть просто так! Он же франк, он же… самый галантный галл, он и самому Иблису зубы заговорил бы. — Неожиданно всхлипнула. — А вдруг он не погиб, а спасся? Бродит где-то в песках, потерявший память, и никто, никто не придёт ему на помощь…

Притихшая Рима осторожно присела на край дивана. Задумалась…

Спохватившись, что от неё ждут ответа, тряхнула головой.

— Конечно, я поговорю с мужем. Вот только не знаю, что он на это скажет. Вдруг… пробурчит себе, что просто, мол, женские глупости… Но я расскажу ему всё, непременно!

— На какой руке след от кольца? — вдруг спросила Ильхам.

— На левой, — машинально отозвалась Ирис. Спохватившись, вытянула вперёд руки, оценивающе глянула, как бы вспоминая. — Да, на левой. А на правой — нет указательного и большого пальца, словно срезало.

Её даже передёрнуло от воспоминания.

Ильхам сдвинула брови.

— Филипп говорил, что, скорее всего, в Александрийском посольстве взорвался бочонок с порохом. Или самодельная мина. От этого может не только пальцы — руку оторвать… Рима, скажи это мужу. Сошлись на меня и на Филиппа. Не бойся и не затягивай. Слышишь? Завтра собираемся у…

— У меня, — добавила Айлин-ханум. И подхватила Ирис под руку. — Идём, детка.

— Там и договорим, — пробормотала Ильхам. — Хоть я и не святой Иосиф, но скажу так: трижды видеть один и тот же сон — это неспроста… И не каждому дано, — добавила чуть слышно.

* * *

Следующее утро выдалось дождливым, а потому занятия с эфенди проходили не в саду, как в последние погожие деньки, а в библиотеке.

Это тоже было интересно. Шуршали снаружи по песчаным дорожкам и тутовым листьям частые капли, струились неспешно-ленивые потоки по запотевшим изнутри окнам, тянуло от полуприкрытой двери восхитительной свежестью, и в то же время слегка курилась небольшая жаровня, спасая немолодые кости табиба и бумажные тома и рукописи от излишка сырости. Ровно и весело горели светильники, зажжённые по случаю слишком уж сильной пасмурности.

Ирис закончила писать. Вопросительно глянула на своего эфенди.

Заглянув через её плечо, он пробежал лазами текст и одобрительно улыбнулся.

— Прекрасный почерк, дитя моё. Любишь персидских поэтов? — Девушка зарделась. — Не смущайся. Будет время — мы с тобой поговорим о правилах сложения газелей, и ты сама поймёшь, что для сердца, в котором поэзия заложена от рождения, складывать стихи так же естественно, как для жаворонка петь по утрам. Мир знал немало поэтесс: Сапфо, Аниту Тагейскую, Миро, и Эринн — достойных дочерей Эллады; Энхеданну, аккадскую принцессу, астролога и мистика, писавшую восхитительные гимны, Оно-но Комати, основательницу танка-пятистиший, что по изяществу и лаконичности могут соперничать разве что с рубайями… Вот, послушай: