Вместе с Айлин они обошли и объехали почти весь город, разве что в трущобы не заглядывали. Впрочем, то было и ни к чему. Широкая столбовая дорога, роскошные дворцы и особняки, прекрасные сады — всё это было на единственной парадной улице столицы, проходящей от ворот ТопКапы до самого порта, и далеко просматривающейся из Главной гавани. Оттуда, с вод пролива, открывался вид на бесподобный и великолепнейший Истамбул, белокаменное сердце города, на дворцы и бесчисленные мечети и минареты, на купола Ай-Софии, на крепостные стены, возведённые ещё императором Феодосием, на прохладную зелень кипарисов…

Но стоило свернуть в одну из боковых улочек — и праздник для очей заканчивался. Пропадали окна; белые глухие стены и заборы постепенно сменялись жёлтыми, обмазанными глиной; выщербленные, порой весьма грязные, закиданные отбросами мостовые иной раз лишались булыжника, и нетрудно было догадаться, каково это — пробираться по ним в дождь.

— Разочарована? — однажды, посмеиваясь, спросила «Лунноликая». — Привыкай. Город — он как жизнь, а жизнь не всегда халва, бывает и с прожилками, бывает, и горький жом остаётся… Но всё одно — хороша. Тут тоже люди живут. Знаешь, кто?..

— Посмотри на это.

На огромном Центральном рынке она обводила щедрым жестом целые улицы товаров.

Улица гончаров. Улица оружейников. Улица ковроделов. Улица ткачей. Улица ювелиров…

— Посмотри на это.

Воздушные минареты, уносящиеся в поднебесье. Резное кружево мечетей и расписные плитки дивных изразцов. Прохладные мраморные плиты площадей.

И всё это сотворено руками тех, кто жил на маленьких кривых улочках, стиснутых глухими заборами и задыхающихся порой в собственной тесноте.

— Город — как человек. Самое прекрасное в нём что? Правильно, лицо. А есть ещё части тела, скрываемые одеждой, а есть ещё стыдные места, которые только лекарю и показываешь, и то при большой нужде. Но любим мы человека за то, что видим, не думая о том, что скрыто под одеждой…

Права была мудрая Айлин. Этот город было за что любить. Да, в нём были и нищие, и жулики, из-за которых богатым женщинам и приходилось выходить с охраной, но были и такие, как Аслан-бей, уважаемый и любимый жителями всех сословий настолько, что на следующий день после неудачных попыток стянуть кошелёк у Ирис в дом табиба робко постучались два оборванца, и, назвавшись представителями от гильдии воров — была, оказывается, и такая! — принесли почтенному лекарю свои извинения и клятвенно заверили, что его уважаемая и почтенная супруга может ходить безбоязненно по всему голоду, никто ни её, ни драгоценности на ней пальцем не тронет… После их ухода недовольный Кизилка долго шипел и тряс головой, а удивлённая хозяйка обнаружила нацепленную на ухо кота драгоценную серьгу с грушевидной жемчужиной. Гильдия умела изящно извиняться.

И ещё здесь продавалась на улицах превосходная еда, от покупки которой Ирис всё не могла удержаться, но большую половину которой потом раздавала мальчишкам, добровольно таскающим за ней корзины с рынка. И были великолепные базары со всеми дарами природы, со сладкоязычными и золотогорлыми торговцами, одинаково вдохновенно воспевающими и свой товар, и покупателя. И Айя-София, настолько прекрасная, что даже у Мехмеда-Завоевателя, разорившего после долгой осады город, не поднялась рука на христианский храм, и теперь в нём читают суры мудрые имамы, а со стен благосклонно взирают лики византийских святых и царей. И даже ТопКапы, что долгое время казался рыжей девочке постылой тюрьмой, заменившей весь мир, оказался снаружи изумительной по красоте и соразмерности твердыне. Но главное — там оставались дорогие сердцу подруги, которые помнили о ней и присылали тёплые письма…

Неделя за неделей пролетали незаметно и безмятежно. Пока однажды, в самом начале тёплой осени в дом Аслан-бея не явился нежданный гость.

…Он появился к вечеру, своим приездом вызвав нешуточный переполох на всей улочке. Присутствуй при этом Айлин-ханум — уж та бы не упустила случая съязвить, что теперь в округе не сыщешь дома, в котором матери будущих невест на засуетились бы и не принялись вить арканы для возможного жениха. И какого! Красавец, хоть и в возрасте, но последнее не порок, ибо подразумевает надёжное обустройство в жизни, а пока того же добьётся муж юный… и неизвестно, добьётся ли? А этот, по всему видать — богат, знатен, с большими связями… Хоть и солиден, но далеко не стар, седые нити в бородке совсем редки. А какая стать! А мужественный ястребиный нос с горбинкой, малость повреждённый в рукопашных схватках; а чёрные, слегка навыкате, глаза, так и пронизывающие взглядом! А богатый кафтан с горностаевой опушкой, и великолепный арабский жеребец, и ятаган за поясом в ножнах, украшенных драгоценными каменьями! А четвёрка янычар-сопровождающих, грозно и важно поглядывающих по сторонам как бы в попытках найти и немедленно покарать хоть завалящего злоумышленника на одной из спокойнейших улиц столицы!

Но к счастью для соседей, «луноликая» в сей момент находилась не снаружи, а внутри дома, причем, естественно, на женской половине, в гостях у бывшей воспитанницы, посему — приезд высокого гостя проворонила. А жаль. Сложившаяся в последнее время идиллия стала угнетать бывшую звезду Сераля. Слишком уж всё вокруг устраивалось благостно, лучезарно; так и хотелось поточить об кого-нибудь острый язычок, но вот беда — одни друзья вокруг, да благовоспитанные люди, на них не отведёшь душу…

Привычным жестом отпустив сопровождение, гость дождался, пока престарелый садовник откроет ворота, въехал во двор и, спешившись, бросил поводья подбежавшему мальчику. Приподнял бровь, пересечённую побелевшим шрамом от сабельного удара.

— А ты откуда здесь взялся?

— Новая хозяйка к делу пристроила, господин. — Бойкий мальчуган поклонился, бесстрашно ухватил коня за повод, и тот, почувствовав уверенную руку, послушно замер.

Мужчина хмыкнул. Буркнул, кивнув на жеребца:

— Напоить, накормить, почистить.

— Будет сделано, господин!

— С благополучным приездом, господин Али Мустафа! — поклонился садовник, дядюшка Магомед. — Что ж вы не предупредили! Правда, почтенный Аслан-бей сказал нынче утром, что к вечеру возможны гости, и как это он предугадывает? Ну, на то и мудрейший, чтобы всё знать… Он вот-вот прибудет, не сомневайтесь, ждём с минуты на минуту…

— Что дядя, здоров? — отрывисто бросил приезжий, направляясь к дому.

— Благодарение Аллаху, хозяин в добром здравии!

Дверь распахнулась, пропуская пожилого управляющего и… громадного нубийца, почтительно склонившего голову перед приезжим.

— О, уважаемый Али Мустафа! — Гуссейн-оглы с уважением поклонился. — Добро пожаловать!

— Приветствую, — высокомерно процедил гость. — А это кто с тобой?

— Мой помощник, а так же охранник госпожи, Али, прибыл вместе с ней.

— Что, тоже из Сераля?

Бровь, посечённая шрамом, вздёрнулась вновь. Похоже, вторичному упоминанию о новой госпоже он ничуть не удивился, а вот появление Али привело его в замешательство. Приезжий охватил взглядом чернокожего, чьё мощное телосложение невозможно было не разглядеть даже под скромным кафтаном, задумался. Опять что-то невнятно промычал.