Он попытался прикинуть, как выкрутиться из создавшейся ситуации. По-всякому получалось, что если в ближайшее время нужного рисунка не будет, следует ожидать неприятностей. Скорее всего, в виде пули. Паша поежился, вспомнив рассыпанные патроны. В каждом из них таился небольшой, но тяжелый кусочек свинца, который при попадании в тело рвет мышцы, разрывает сосуды и внутренние органы, ломает кости.

Стаднюк невольно потер зачесавшееся место на уровне сердца.

– Нет, – шепнул он. – Как-то нелепо все.

Однако было очевидно, что никакие уговоры и обещания вечно хранить тайну не помогут.

– Или рисунок им, или пуля мне.

Павел поднял с пола брошенную Дроздовым коробку из под патронов. На ней было написано: «Калибр 3 линии (7,62 мм)».

«Почти сантиметр», – подумал Стаднюк.

Он хотел задвинуть ящик в стол, но увидел, как в глубине мелькнула латунная гильза. Паша протянул руку и достал закатившийся в угол револьверный патрон. В отличие от пистолетной пули, торчащей из гильзы, револьверная пряталась внутри, пугая отвратительно тупым, незакругленным наконечником.

«Такую в живот получить – хана, – содрогнулся Павел. – Это еще хорошо, если сразу насмерть!»

Он явственно представил, под какими углами смертоносный свинец может войти в тело и какие страшные повреждения может произвести. В ОСОАВИАХИМе стрелять учили хорошо и подробно.

Тут же он вспомнил о догадке, что Дроздов мог за ним подглядывать, и, поспешно упав на кровать, спрятал патрон под подушку – карманов в пижаме не было.

Скользнула испуганная мысль – положить его на место, но Павел от нее отказался без каких-либо разумных доводов. В принципе патрон без оружия – бесполезный кусок металла. Было бы во что его зарядить, тогда другое дело. Так Павел подумал бы еще накануне. Сегодня же он пользовался новой, немного удивлявшей его самого логикой: если уж патрон попал в руки, глупо с ним расставаться. Может быть, все сложится так, что он понадобится.

Спрятав патрон, Павел решил порассуждать о том, какой рисунок от него могли ожидать. И что, соответственно, следует, изображая непосильное напряжение, рисовать. Если допустить, что Дроздов проводил эксперимент по связи пролетария с Богом, то скорее всего он рассчитывает на некую помощь с небес. Причем вряд ли речь шла о каком-то бесполезном чуде. Скорее всего, это было нечто вещественное. Какая-то формула или чертеж.

«Чертеж! – осенило Павла. – Им нужен чертеж, это точно! Потому что их интересуют именно рисунки. Они хотят получить какой-то чертеж, который позволит им устроить мировую революцию. А раз они взяли механика, значит, чертеж должен быть механическим, а не состоять из каких-то радиоламп».

Стаднюк снова вскочил с кровати и уселся за стол. Он придвинул к себе новый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и провел линию. На заводе ему часто приходилось иметь дело с чертежами, он легко читал их и мог без проблем начертить любую деталь, но надо было решить, что именно изображать. На данном этапе было совершенно неважно, насколько работоспособной будет конструкция. Важна сама идея. Какую машину они хотят? Какое устройство?

Павел опять задумался. Тут нужно понять, что они считают наиболее эффективным для совершения мировой революции. Оружие? Золото? Гипнотизирующая машина?

Он откинулся на спинку стула и попробовал представить себе, как должен выглядеть на листе бумаги, допустим, чертеж пушки. Ему стало смешно. Пушка – это слишком обычно. Слишком просто. Их делают на заводе, и для того, чтобы получить такой чертеж, Дроздов не стал бы затевать полет на стратостате и прочие фокусы.

И тут Павел вспомнил, что в книге Герберта Уэллса описывалась машина по производству теплового луча. Может быть, это им подойдет?

Стаднюк стал вспоминать устройство, описанное писателем-фантастом: «Там точно было зеркало. Это главное. И какой-то генератор тепла…»

Павел начертил прямоугольную банку и написал на ней: «Генератор тепла». Это было смешно. Точнее, глупо, поскольку вскоре при таких раскладах будет не до юмора. Вряд ли Дроздов не читал Герберта Уэллса. А если не читал, то понесет на проверку экспертам, которые сразу скажут ему, что кто-то над ним потешается, как над школьником.

Пашка продолжал в задумчивости водить пером по бумаге.

Нарисовав несколько шестеренок, он остановился. Конечно, это не то. Ничего путного насчет чертежа в голову не шло, поэтому мысли Стаднюка переключились на другую тему. Его опять озаботила вероятность того, что Дроздов может подглядывать за ним. И точно! Ведь в первый день от него не отходила Машенька, а теперь будто бы никого нет. Но не означает ли это, что кто-то постоянно наблюдает за ним в глазок?

«Если это Дроздов или доктор, то одно, а если это Машенька…» – Павел залился краской.

Его взволновало, что если подсматривала Машенька, то она могла догадаться, чем он вечером занимался руками под одеялом. Стало очень стыдно. Перо заскрежетало по бумаге, вычертив сначала лесенку, а потом спираль. Стаднюк присоединил к этому несколько стрелок, а потом обвел все кругом.

На самом деле он не видел и не понимал, что рисует, потому что мозг его решал жизненно важный вопрос – видела его Машенька или нет, и как себя вести дальше, если все-таки видела?

Вопрос был, а ответа не было. Да и рисунок Павлу не понравился. Он сам не понял, почему вдруг захотелось поправить начатое, но потянулся за новым листом. Прилежно разгладив лист, Стаднюк почесал лоб и заново начертил окружность, решив, что это обод шестерни. Однако вместо того, чтобы нарисовать вокруг детальки поменьше, он пометил ось и остановился.

«Если я собираюсь нарисовать главную шестерню в приводе Мироздания, то другие чертить незачем. От ее конструкции будет понятно все».

Следующая мысль возникла в голове сама собой, но испугала Павла до холода в позвоночнике.

«Она ведь очень сложно устроена, – подумал он, сжимая холодеющие пальцы в кулак. – Настолько сложно, что если у меня получится ее начертить, то я в самом деле узнаю, что движет звездами, как во сне, который привиделся мне в стратостате. Я узнаю, как устроен мир, и смогу изменить его по собственной воле в любую сторону, как Бог. Так вот что они хотят получить от меня! Истинное устройство мира! Конструкцию наиглавнейшей его шестерни!»

Павел вписал в окружность сначала один треугольник, затем другой.

И в этот момент в его памяти возникло яркое видение из сна – ажурная конструкция, висящая над фонтаном. Она сплющилась, превратившись в знакомую огненную паутинку.

«Ага! – догадался Стаднюк. – Огненная паутинка – это проекция ажурной сферы на плоскость. Был бы я скульптором, можно было бы вылепить из чего-нибудь саму сферу, а так хватит и проекции на бумаге».

После этого рисовать стало значительно легче. Но рисунок на бумаге хоть и был похож, все-таки неточно повторял увиденное во сне.

Тогда Павел начертил еще несколько треугольников, чтобы привести фигуру в соответствие с запомнившимся образом. Однако это все испортило. Стало еще более некрасиво, а вспомнить знак дальше Павел не мог.