«Видимо, должно пройти время, чтобы все уложилось в уме», – решил он.

И хотя рисунок не был точным, ему захотелось скрыть от Дроздова «главную шестерню мира».

«Нельзя им ее отдавать, – стиснув зубы, решил Стаднюк. – Иначе они и эту деталь используют лишь затем, чтобы дергать людей за ниточки».

Он задумался о том, куда спрятать чертеж. В комнате, где почти не было мебели, это оказалось непростым делом.

За дверью послышались шаги, и Павел вздрогнул, словно его застали за стыдным занятием, воспоминание о котором заставило его так разволноваться. Он вскочил и спешно сунул листок под подушку, где уже лежал патрон.

Лязгнул ключ в замке, дверь отворилась, и в комнату вошла Марья Степановна, держа перед собой поднос с завтраком и прижимая под мышкой объемистый сверток. Павел вспомнил свой недавний стыд и хотел смутиться, но неожиданно для себя подумал, что попусту он думает о такой ерунде, как рукоблудие. В конце концов в таких обстоятельствах необязательно быть таким щепетильным.

Марья Степановна поставила поднос с едой на стол и распаковала сверток на кровати.

– Это вам одежда, – объяснила она. – Нехорошо целыми днями ходить в пижаме. Товарищ Дроздов приказал переодеться. Пижаму я в обед заберу, отдам прачке. А вечером принесу вам новую. Здесь брюки, рубашка и свитер. Одевайтесь, кушайте.

– Спасибо, Марья Степановна, – сказал Павел. Она вдруг показалась ему необыкновенной. Умной. Терпеливой. Заботливой.

«Надо же, какая она красивая, – подумал Стаднюк. – И не подумаешь, что работает в НКВД. Хотя строгая, конечно. Это выдает».

Марья Степановна вышла и заперла дверь. Павел начал переодеваться.

«Интересно, – думал он, застегивая штаны, – откуда они за мной следят? Если в стене дырка, то небольшая, иначе было бы заметно. В маленькую же всю комнату не видно».

Он скосил взгляд на трюмо и в общих чертах понял суть системы, разработанной Дроздовым.

«Все дело в зеркалах. В отверстие видно только трюмо, зато в нем отражается вся комната. Хитро».

Перед глазами снова отчетливо проявилась огненная паутина из сна. Павел помотал головой, но видение не пропало.

«А может, все же отдать им рисунок? Они его возьмут и отстанут».

Он застегнул рубашку и вновь уселся за стол, собираясь вычертить шестерню начисто. Но вдруг понял, что, даже получив чертеж, Дроздов не оставит его в покое. В любом случае, как бы дело ни повернулось, жить Павлу оставалось от силы несколько дней. Если он выдаст рисунок сразу, они заберут работу и пристрелят его в целях сохранения секретности. А если тянуть время, то пристрелят сразу, как надоест ждать.

«И никакого ведь нету выхода, – обреченно думал Стаднюк. – Разве что… Разве что сбежать».

Раньше подобная мысль не могла бы возникнуть в его голове, но теперь она показалась единственно верной. Стаднюк вспомнил, как, проснувшись, он решил, что никто и никогда больше не посмеет его унизить. Потом это забылось, затерлось, но сейчас вновь проявилось с потрясающей отчетливостью. Павел осторожно обвел взглядом комнату в попытке найти что-нибудь пригодное в качестве оружия. Но на глаза не попалось ничего такого, что дало бы в бою ощутимое преимущество. На равных же схватиться с Дроздовым не представлялось возможным.

«Если у Дроздова есть патроны к револьверу, – подумал Паша, – то и револьвер обязательно есть. Одно неверное движение, и он пристрелит меня, как собаку».

Исходя из этих соображений, в качестве оружия не годилась ни ножка от стула, ни сам стул. Павел всерьез задумался о том, что может противопоставить на первом этапе Дроздову, на втором красноармейцу с собакой, а на последнем – раскрученной машине Комиссариата внутренних дел. При такой постановке вопроса товарищ Дроздов выглядел далеко не самым опасным противником. С другой стороны, до последнего этапа надо было еще дожить. А если ничего не предпринимать вообще, то это будет лишь пассивным способом самоубийства.

«Вот влип-то», – обреченно подумал Павел, отгоняя видение огненной паутины.

Впервые в жизни он всерьез подумал о собственной смерти так реально. И хотя она один раз уже слегка касалась его винтовочной пулей, но то было касание мимолетное, а теперь старуха с косой терпеливо ждала своего часа, выматывая нервы. Шанс расстаться с жизнью в ближайшие дни был настолько велик, что руки у Стаднюка похолодели от страха.

«Только не как овца под ножом мясника! – у него постепенно, но неуклонно начиналась истерика. – Пусть лучше меня убьют хоть в бессмысленном, но в бою!»

Приняв решение драться за свою жизнь, Павел немного успокоился. По крайней мере теперь ему было совершенно понятно – рисовать не имеет ни малейшего смысла. Результат будет тем же, а усилия лучше потратить на обдумывание путей спасения. Или на подготовку к действиям.

Стаднюк вновь оглядел комнату, теперь гораздо внимательнее. На этот раз его внимание привлекла керосиновая лампа, висевшая на вкрученном в стену шурупе. Между абажуром лампы и стеной был вставлен спичечный коробок – обычное дело, когда в Москве нет-нет, да и выключат электричество. Кстати, это говорило о том, что товарищ Дроздов не курит. Курящему в голову бы не пришло оставлять спички возле лампы, поскольку коробок всегда в кармане.

Пожалуй, именно лампа была в этой комнате самым грозным оружием, она единственная, при правильном использовании, могла эффективно противостоять револьверу. Павел хотел рассмотреть ее подробнее, но остановил себя – за комнатой могли наблюдать. Поэтому для более подробного знакомства с предметом следовало дождаться ночи и, вопреки приказу Дроздова, не включать ночник на трюмо. Тогда, в отсутствие окон, в комнате воцарится полнейшая темнота, под покровом которой можно узнать две важных вещи – есть ли в коробке спички и сколько керосина залито в лампу. Зрение для этого не нужно, и то, и другое можно легко определить на слух.

Трудность состояла лишь в том, чтобы выжить до вечера. Для этого необходима была имитация деятельности. Не реальная деятельность, поскольку, получив желаемое, Дроздов просто отделался бы от Стаднюка, а именно ее имитация – затягивание времени.

«Значит, ту фигуру, что вертится у меня перед глазами, рисовать нельзя, – решил Павел. – Попробую все же начать какой-нибудь бесполезный чертеж для отвода глаз. Главное – запутать все как следует».

…Этажом ниже зазвонил телефон. Сидевший за столом Дроздов протянул руку и после секундной заминки поднял трубку.

– Дроздов на проводе, – сказал он.

– Свержин на проводе. Что Стаднюк?

– Рисует, Матвей Георгиевич.

– Рисует, – задумчиво повторил начальник. – А что именно?

– Схемы какие-то. Мудреные. Говорит, мол, его рукой словно кто-то водит.

– А это не он случаем водит нас за нос? – с нажимом спросил Свержин.

– Не похоже на Стаднюка. Он ведь туповат, да и запуган до крайности.