Тем временем квакерская община распространяла свое влияние быстрее, чем какая-либо другая из преследуемых сект. Основанная Джорджем Фоксом в период, когда меч Кромвеля охранял «свободу проповеди» против пресвитериан и англиканского священника, эта своеобразная религия сумела пустить корни, но даже в эту эпоху свободы сект с квакерами обращались дурно вследствие необычного поведения и манер «друзей» [членов] первых квакерских сект. И когда при Реставрации снова началось прекратившееся при Кромвеле преследование сектантов, тяжелее всех пострадали квакеры. Если бы квакеры, отвергающие установленную законом религию, не признающие таинств, не имеющие духовенства или догмы, появились на полстолетия раньше, то их сжигали бы целыми партиями. Но характер преследования, которому они теперь подвергались – избиение и тюремное заключение, – помогал им привлекать еще больше новообращенных, восхищенных терпением и кротостью, проявляемыми ими во время наказания.

С кротостью сочеталось некоторое скрытое упорство, тонко рассчитанное на то, чтобы взбесить чванливых чиновников того времени; так, например, «друзья» отказывались снимать шляпы перед судом, который их судил. Протест их против снобизма и против преклонения перед авторитетами того времени был весьма ценен, но он иногда принимал нелепые формы. Ранний квакеризм при жизни его основателя (Фокс умер в 1691 году) был по своей природе народным духовным возрождением, чрезмерно резко выраженным, благодаря чему он привлекал тысячи новообращенных из простого народа. Во времена правления Вильгельма Оранского и Анны Стюарт «друзья» по численности сделались самой влиятельной из всех английских сект. В XVIII столетии они определились как весьма респектабельное, но довольно замкнутое «объединение» членов секты, не стремившихся обращать в свою веру других, но обретших свои души и направляющих свои жизни светом, который, конечно, отчасти был «внутренним светом», присущим каждому человеку, но отчасти был также результатом традиции и совокупности духовных правил чрезвычайной действенности – правил, переходивших в семьях «друзей» от отца к сыну, от матери к дочери.

Тончайшей сущностью своеобразного учения Джорджа Фокса, общей и для экзальтированных «возрождениев» – его первых учеников – и для «уравновешенных» «друзей» позднейших времен, несомненно, была идея, что внутренние качества христианина имеют большее значение, чем христианская догма. Ни одна церковь, ни одна секта до сих пор не делали это своим жизненным правилом. То, что они придерживались такой морали в деловом мире ив домашней жизни и поддерживали ее без притворства или ханжества, было большим достоинством этих исключительных людей. Англия может гордиться тем, что создала и увековечила эту категорию людей. Пуританский котел кипел очень бурно, но когда он остыл и был опорожнен, то на дне его оказался этот ценный осадок.

Автобиография Джона Рересби – баронета, владельца имения Трайберг вУэст Райдинге (Йоркшир) – являетсятипичным примером изменчивых судеб землевладельческой семьи роялиста. Отец Джона умер в 1646 году – год спустя после битвы при Нейзби, – оставив долг в 1200 фунтов стерлингов «не по причине неумелого хозяйничанья, а по причине войны». За два года до своей смерти он был взят в плен «круглоголовыми», «заключен под стражу в собственном доме» и вынужден был для уплаты штрафов продать «большой участок леса ивесь строевой старый лес в парке». Его сын Джон в двенадцатилетнем возрасте сделался наследником обремененного долгами имения, находившегося под бдительным надзором его матери, которая рассчитывала выпутаться из трудного положения. В ближайшие 20 лет постепенно долги были уплачены, и в 1668 году Джон был в состоянии заняться благоустройством своего деревенского дома. Он облицевал наружный фасад дома камнем вместо штукатурки, в некоторых комнатах «обшил стены новой деревянной панелью», расширил свой олений заповедник, забрав часть пахотной земли, и «обнес его каменной стеной»; для того чтобы восстановить лес, – проданный в годы смутного времени, он насадил ясени и смоковницы, выбранные им как более подходящие к почве, «чем деревья других лучших пород»; он привел сад в соответствие с требованиями времени, сделав «фонтан посредине цветника и грот в летней беседке, подвел воду в свинцовых трубах» и приподнял стены, окружающие сад. Эти работы с большой расчетливостью были растянуты на несколько лет. Наконец, перед самой революцией [1688] он был «озабочен ремонтом и украшением церкви, ее окон и установкой на колокольне нового колокола».

Джон Рересби был далеко не «безграмотным сквайром», а, наоборот, прекрасно владел латинским и поверхностно греческим языком; бегло говорил по-итальянски и не хуже, чем француз, – по-французски. В юношеские годы он пробыл некоторое время в Падуанском университете и в Венеции, изучая музыку и математику. У себя на родине он был энергичным мировым судьей; его клерк, как сам он сообщает о себе, «извлекал ежегодно 40 фунтов стерлингов из этого имения» – больше, чем многие священники получали со своих приходов. Джон Рересби заседал в парламенте как депутат от «гнилого» местечка Олдборо (Йорк), имевшего всего лишь с десяток избирателей, привилегированных владельцев домов, обеспечивающих место в палате общин. Джон, умеренный и осторожный тори, сделался членом парламента, придворным, иногда получал жалованье за службу короне; но он никогда не переставал быть прежде всего сельским джентльменом.

Землевладельцы этого типа, собственники поместий средней величины, имевшие широкие связи и постоянные источники дохода, в эпоху Реставрации могли не только сохранить свою собственность, но и приумножить ее. Но мелкий сквайр, живший с доходов от обработки собственной земли, получавший небольшие ренты или совсем не имевший ни рент, ни других доходов, человек малообразованный, без связей с внешним миром за пределами своего графства, к концу XVII столетия начал терять почву под ногами. Экономическая конъюнктура постепенно оборачивалась против него, ибо требовался капитал для того, чтобы не отставать от новых методов улучшенной сельскохозяйственной техники. Вполне возможно, что штрафы и потери периода гражданской войны и в течение многих лет после Реставрации были тяжелым камнем на шее небольшого поместья. С этого времени больше, чем когда-либо, крупные землевладельцы и люди, накопившие новые капиталы в результате занятия юриспруденцией, политикой или торговлей, искали земель, готовые скупать их на выгодных условиях у нуждающихся мелких собственников. Таким путем постепенно герцоги Бедфордские приобретали акр за акром и один манор за другим, пока им не стал принадлежать чуть ли не весь Бедфордшир.

Процесс роста крупных владений за счет исчезновения небольших достиг своей наивысшей точки в годы правления Георга III, но начался он уже при Карле II. В значительной степени именно этим объясняется враждебность тори, тотчас же после революции 1688 года, к людям с большим капиталом и крупным лордам из партии вигов. Обычно мелкий сквайр был тори, и его больше всего возмущало бремя лежащих на его гибнущем родовом поместье земельных налогов, взимавшихся для оплаты войн Вильгельма и Мальборо; особенно же мелкого сквайра возмущало то, что поступавшие налоги попадали в карманы поставщиков армии низкого происхождения, богатых диссидентов, жителей Лондона и голландцев, ссужавших правительство деньгами. Земельный налог того времени был чувствительным бременем для многих небольших поместий, хотя и менее роковым для всего класса землевладельцев, чем наш современный подоходный налог и налог на наследство.