Война и обложение, конечно, ускорили переворот, но, по существу, создание крупных поместий из ряда небольших было естественным экономическим процессом, аналогичным поглощению небольших промышленных предприятий более крупными в промышленном мире нашего времени. Если наконец теперь на сельское хозяйство стали смотреть как на средство увеличения народного богатства, а не как на сохранение определенного порядка общества, то перемена была неизбежна. Капитал в руках крупных земельных собственников-стяжателей и их стремление к коммерции и повышению прибыльности землевладения были необходимыми условиями этой «аграрной революции», которая в XVIII веке так сильно повысила продуктивность английской земли.

Во времена Карла II эти новшества все еще были в стадии эксперимента. Сельскохозяйственные писатели-теоретики проповедовали – а немногие наиболее просвещенные лендлорды и фермеры вводили на практике – улучшения, которые в следующем столетии сделались общепринятыми: научно проверенный севооборот, правильное кормление скота зимой, разведение корнеплодов и клевера, полевая обработка турнепса и картофеля, заготовка жмыхов и силоса и, наконец, устройство водохранилищ. В период Реставрации вся выгодность этих улучшений была хорошо известна, но их широкое применение задерживалось системой открытых полей с ее полуобщинным ведением хозяйства и недостатком капитала и знаний у мелких сквайров и йоменов – свободных держателей, которым все еще принадлежало так много земли. И даже крупные землевладельцы – в ближайшие годы после потрясения гражданских войн – не имели в достаточной мере веры в будущее, капитала или кредита, а также личной заинтересованности в сельском хозяйстве, чтобы взять на себя ведущую роль в улучшении техники землепользования в большом масштабе, подобно их потомкам во времена Турнепса Тауншенда [44], Кока из Норфолка и Артура Юнга.

После Реставрации земельная рента поднималась, но лишь незначительную часть ее землевладельцы вновь вкладывали в землю и не поощряли к этому исправных арендаторов.

Таким образом, при веселом короле Карле все еще продолжал существовать старый деревенский уклад жизни с его широким многообразием прав на землю, с его сравнительным экономическим равенством, с его открытыми полями и низкой продуктивностью. Но уже стало проявляться стремление к созданию крупных поместий, огороженных полей и к улучшению сельскохозяйственной техники.

Прежде всего, государственная политика уже способствовала увеличению производства для внутреннего и внешнего рынков. Парламентские законы ограничивали импорт скота из Ирландии и зерна из-за границы и предлагали английским земледельцам премии за экспорт. Эта политика, проводившаяся постепенно, шаг за шагом, от Карла II до Анны, отчасти имела в виду компенсировать тяжелый земельный налог и, конечно, была популярна среди мелких сквайров и йоменов. Однако если эта политика помогала им за счет внутреннего потребителя, то еще больше она помогала крупным лендлордам; и особенно же помогала она расширять производство для рынка людям с капиталами и инициативой, которые постепенно скупали небольшие поместья.

Эти покровительственные хлебные законы и премии до времени Ганноверов не имели полного успеха, но их принятие при последних Стюартах показательно для социальных сил, которые направляли нашу государственную политику, тем более что эта система премий за экспорт зерна не была принята ни в одной другой стране. Ее принятие только одной Англией есть результат осуществления права контроля над экономической политикой, которого парламент добился от короны победой в гражданской войне. Власть палаты общин над деловой жизнью страны была подтверждена при Реставрации и еще больше расширена революцией (1688). Палата общин очень внимательно прислушивалась к интересам землевладельцев, к классу которых принадлежало девять десятых ее членов. Избиратели в парламентских округах – большинство их составляли жители небольших городков – предпочитали быть представленными в парламенте соседними джентри, а не официальным депутатом города, принадлежащим к тому же классу, что и они. Вследствие такой системы, столь характерной для выгодного положения английской аристократии, интересам горожан уделялось больше внимания в Вестминстере, и в то же самое время усиливалась политическая и социальная власть палаты общин. Если бы, например, городок Олдборо вместо того, чтобы выбирать Джона Рересби, посылал бы в парламент одного из своих мелких лавочников, то ни король, ни лорды, ни министры не обращали бы внимания на то, что говорил или дума) такой человек. Только Лондон и немногие другие большие города выбирали от себя своих торговых магнатов, чтобы они говорили за них в заседаниях Национального совета, потому что сказанное ими всегда имело вес.

Но хотя палата общин все больше и больше превращалась в палату лендлордов, личные интересы которых были главным образом связаны с землей, отсюда еще не следует, что торговля и промышленность были в пренебрежении. В конце концов, больше четырехсот членов из пятисот были представителями от городов. Такая палата – состоящая главным образом из сквайров, которые были избраны от городов, – была более Чем какое-либо другое собрание склонна уделять должное внимание, как сельскому хозяйству, так и торговым нуждам страны. К тому же большая часть лендлордов обеих палат, особенно самые богатые и влиятельные из них, были лично заинтересованы в промышленных и торговых делах. Поэтому не удивительно, что парламент покровительствовал суконной мануфактуре так же заботливо, как и культуре злаков; он запретил ввоз иностранного сукна и экспорт сырой шерсти, задушил ирландскую суконную торговлю в интересах английских суконщиков и потребовал, чтобы каждого умершего при похоронах одевали только в английское сукно.

Навигационный акт, стремившийся сохранить торговлю Англии за англичанами и за ее торговыми кораблями вместо голландских, прошел в Долгом парламенте в 1651 году в такое время, когда государственная политика находилась под сильным влиянием торговой корпорации Лондона. В этом отношении Реставрация не внесла нового. Двор и парламент были единодушны в отношении политики Навигационных законов, стремясь сохранить перевозку товаров Англии и ее колоний за английскими кораблями и поддерживать сопутствующую этому враждебность к нашим голландским торговым соперникам.

Принцы и министры двора Карла II, так же как оппозиция в парламенте, находились в тесном личном контакте с магнатами Сити, которые вели на риск крупные торговые дела с заграницей. Лица, занимающие самое высокое общественное положение в Англии, имели паи в акционерных компаниях, торгующих на индийских, африканских и американских побережьях. Яков, герцог Йоркский – глава морского министерства и наследник престола, – был председателем королевской Африканской компании и участником Ост-Индской акционерной компании; после принца Руперта он был председателем Компании Гудзонова залива, и на этом посту его сменил Мальборо.

Таким образом, магнаты, руководившие внешней, морской и военной политикой, были в самом тесном контакте с торговыми корпорациями и лично принимали участие в их делах и в их проектах. Войны с Голландией в годы правления Карла II и с Францией во времена Вильгельма Оранского и Анны в значительной степени были торговыми и колониальными войнами, с необходимостью и выгодностью которых были согласны все: двор, парламент и Сити.