Я вскочила, быстро оделась и побежала на улицу. Еле дождалась маршрутку: в воскресенье они ходят реже. Потом тряслась в дребезжащем корыте, грея ладонью замёрзшее стекло, чтобы хоть что-то увидеть и узнать дорогу. Чуть не проехала остановку, но вовремя выскочила, миновала волшебный закуток с арт-чердаком и кошачьими фанатами – и вскоре уже бродила возле Дашиного дома. Может, ей и тёплые штаны захватить? Будет на ватрушках кататься. Ладно, сама зайдёт. До семейного торжества ещё целая неделя.

Я села на ледяную скамейку. Но Герман у отца бывает не часто. Как же узнать его адрес?

Есть один способ.

Я, кусая губы, заходила туда-сюда по дорожке, надеясь на чудо. Но чудо не торопилось. Чудеса редко происходят, когда они нужны. Придётся брать себя в руки и творить чудо самой.

Я несколько раз глубоко вздохнула, сняла с руки варежку и позвонила в домофон.

– Алло? – ответил мне хриплый мужской голос.

– А Герман дома? – пропищала я.

– Герман тут редко бывает, – выдержав небольшую паузу, ответил голос.

Но я не сдавалась.

– Я подруга Германа. Можно мне узнать его новый адрес?

Неожиданно мой невидимый собеседник ответил приветливо:

– Конечно!

Ну вот, подумал, наверное, что я девушка его сына. Да и ладно, главное, что я теперь знаю, где живёт Герман.

Интересно, обрадуется ли он мне? Хотя что я думаю: конечно нет! Скажет что-нибудь типа: «И в Задорожье меня нашла! Нет от тебя спасения!»

Время близилось к обеду, и по пути на остановку я забежала в маленький магазинчик-пекарню, где Герман в прошлый раз покупал хлеб. Взяла два пирожка, решив схомячить их на остановке в ожидании автобуса. По закону подлости автобус подошёл в ту же минуту. Запихала обед в рюкзак и вновь покатила на другой конец города. Да, жаль, что в Задорожье у меня нет ни химер, ни крыльев. Вот исполнится восемнадцать – надо хоть на права попробовать сдать: ненавижу зависеть от транспорта.

Новое жилище Германа отличалось от старого не в лучшую сторону. Жёлтая трёхэтажка с замазанными трещинами на боку, с маленькими старомодными форточками в деревянных рамах и помпезными колоннами у крохотных балконов. На последнем открытом балконе, предположительно квартиры Германа, на бельевой верёвке грустно висела замёрзшая полосатая простыня, словно спущенный флаг. Спасибо, хоть нижнее бельё моего друга сегодня не сохло: мы ещё не настолько близки.

Нажала кнопку домофона – и дверь тут же открыли, я даже не успела ответно открыть рот. Эх, ладно, была не была.

Подъезд, как и положено в таких домах, пах старостью, кошками и супом. Краска на стенах облупилась, оголяя белую штукатурку, похожую на пятна.

Я остановилась перед деревянной, крашенной в коричневый дверью и робко коснулась пальцем звонка. Ничего не произошло. Позвонила ещё раз.

Дверь распахнула худая высокая женщина в ситцевом цветастом халате и с буйной, крашенной будто под дверь шевелюрой.

– Здравствуйте! А мне бы Германа, – испуганно, не своим голосом пискнула я.

– Герка! К тебе! – крикнула женщина и хмыкнула.

Почему-то стало стыдно. Зря я всё это затеяла. Опять поддалась порыву срочно излить душу. Наверное, и дневник по этой причине веду. Никак не закончу. Даже покинув Тёмный Уголок, всё ещё на что-то надеюсь. И пишу, и пишу.

Из-за спины женщины выглянул Герман, округлил светлые глаза и, выскочив из квартиры, с шумом захлопнул дверь. На нём были серая мятая футболка и спортивные штаны. В такой одежде, худой, сутулый, он напоминал рэпера.

– Чего тебе надо? – спросил грубовато Герман.

Глаза мои заметались по сложному узору лунных пятен в краске на стенах, я вздохнула и сказала.

– Видеть тебя.

Герман молчал, переваривая мои слова.

– Кроме тебя, у меня больше нет никого, – добавила я.

– Дура, вечно драматизируешь, – сказал Герман. – Подожди секунду.

Он скрылся в квартире и вновь показался уже в куртке и ботинках, заматывая вокруг шеи клетчатый шарф.

– Пойдём на улицу!

Протиснулся мимо меня на узкой площадке и пошёл вниз по ступеням. Я поплелась за ним. Герман сердился, но у меня в душе пели птицы, тучки разошлись, выглянуло солнышко: я заполучила Германа.

Мы вышли из подъезда, немного отошли от дома – на детскую площадку, и Герман плюхнулся на качели. Я села на вторые.

Миссия выполнена, Герман со мной. Я сразу вспомнила, что жутко хочу есть, и достала из рюкзака пирожки.

– С капустой? – покосился Герман. – У них вкусные с капустой. Теперь я понял, откуда ты взяла мой адрес.

– С мясом, – ответила я. – С мясом! В последнее время моя сводная сестра Джин разрешает нам есть только яйца и сосиски. Яйца – потому что мама объяснила Хорьку, что на птицефермах нет петухов, и значит, цыплята всё равно не вылупятся. А за сосиски спасибо телевизору: рассказал о том, что в них сплошная соя.

Я протянула Герману пирог.

– Давай жуй, мне не нравится, когда я одна говорю с набитым ртом.

Герман хмыкнул и взял. Отлично! 1:0 против его гордости. Откормлю хоть немного – может, не будет таким тощим и бледным.

Но пришло время откровенного разговора.

– Ты в курсе, что я ушла?

Герман кивнул:

– Тоже.

Я закашлялась, поперхнувшись пирогом. Эх, в мечтах я уже сделала Германа моим секретным агентом. И хоть, конечно, это было ожидаемо, но всё-таки не хотелось верить.

– Не было смысла оставаться там без неё, – пояснил Герман.

– Она сказала, что я нужна Тёмному Уголку.

Я думала об этом всё утро, в маршрутке, в автобусе. И наконец-то довезла тяжёлую мысль до Германа.

– Она – Амулетное Дерево, – продолжила я раздумывать вслух. – Все её слова что-то значат. Царь сам позвал меня в Тёмный Уголок. В поезде. Я помню. Но потом что-то изменилось. Он изменился. Как будто я не оправдала его ожиданий. Как будто он во мне разочаровался. Я всё думаю об этом. А может, я была нужна не Царю, а миру-убежищу? Тёмному Уголку? Для… Как они там вечно говорят? Равновесия?

Герман задумчиво изучал надкушенный пирожок.

– Мурка советовала отдать медальон тебе. Но я не послушался. Ты всегда ей верила, а я хотел… Не знаю… Быть сильным в её глазах? Но она во мне не нуждалась. Я всё придумал сам.

– Ты просто пытался нас защитить, – ободряюще сказала я.

– И не обращал внимания на то, что она Амулетное Дерево. Она другая. И она не нуждается… не нуждалась во мне, – продолжал изливать душу Герман.

Так нечестно, ведь это я нашла тебя! Для той же цели! Излить душу! Но Герман так мало со мной разговаривал. А о своих чувствах, наверное, никогда. И это меня тронуло.